"Ю.Семенов. Испания (Июль 1974 - февраль 1976)" - читать интересную книгу автора

ездят на "Волге", не в силах найти "Оливетти"? - алчный блеск в его глазах
потух, и зажегся иной блеск - удивления, недоверия и интереса. - Это ж
просто: обогните клумбу, возвращайтесь назад, поверните направо возле
пятого светофора, потом круто налево, потом два раза направо, потом снова
налево, пересеките авениду:
вот вам и "Оливетти".
Он поднял палку, остановил поток машин и позволил мне нарушить все
правила, какие только существуют на свете.
- Ну и ну, - сказала Дуня, а я ничего не сказал, потому что напряженно
считал светофоры.
Кастильо Пуче ждал нас со своей старшей дочерью Таней. Мы выпили кофе и
отправились по Мадриду, по хемингуэевским местам.
Жара была градусов под сорок. Дуня страдала, я наслаждался, Кастильо
Пуче и Танюша не обращали на жару внимания, ибо, как настоящие
мадриленьёс, они обожают в своем городе все - даже жару.
"Небо над Мадридом высокое, безоблачное, подлинно испанское небо, - по
сравнению с ним итальянское кажется приторным, - а воздух такой, что
дышать им просто наслаждение", - писал Старик, но жизнь, увы, внесла свои
коррективы: над Мадридом сейчас висит смог из-за того, что понастроили
множество заводов, а улицы запружены машинами, и только ночью, если
полнолуние, и на Пласа Майор горят синие, под старину, фонари, можно
увидеть звезды и черный провал небосвода и понять, что Старик - сорок лет
назад - всегда мог видеть такое высокое, прекрасное небо не только ночью,
но и днем, когда он работал в том отеле, который в "Фиесте" назвал
"Монтана" и где он поселил свою Брет с Педро Ромеро, а на самом деле
никакого отеля "Монтана" не было, а был маленький пансион на углу улиц
Алкала и Сан Эронимо. Здесь, в этом маленьком пансионе, где жили вышедшие
из моды матадоры, священники и студенты, молодой Старик снимал маленькую
комнату и писал в баре, что был на первом этаже, потому что в его каморке
стояло лишь колченогое трюмо - стола не было, и в течение трех месяцев
терпел обиды от постояльцев, которые издевались - но не очень злобно - над
чудовищным испанским этого длинного "инглез", а потом, по прошествии трех
месяцев, во время которых молодой Хэм каждый день прочитывал все
мадридские газеты, говорил с людьми на улицах, слушал речь матадоров, - он
стукнул кулаком по столу, когда шутить по его адресу стали особенно
солоно, и на хорошем мадридском пульнул такой отборной бранью, которую
употребляют "чуллос" - самые яростные матерщинники Мадрида, что все
посетители сначала смолкли, а потом расхохотались и стали поить Хэма
вином, и признали его своим, и никогда больше не смели потешаться над
"инглез", потому что только испанец может говорить так, как сказал сейчас
этот молодой репортер, только испанец, а никакой там не "инглез"...
Ныне в том доме, где была гостиница "Монтана", которую Старик отдал
Брэт Эшли и тореро Педро Ромеро (чертовски красиво звучат три эти слова,
поставленные рядом!), находится отель "Мадрид". Друзьям - а твои герои не
могут не быть твоими друзьями, все без исключения, даже самые противные,
потому что они словно больные дети, уродцы, но твои ведь - отдают то, что
знают по-настоящему, где не наврешь и не запутаешься, а Старик очень
хорошо знал те места, где он жил, и те страны, в которых он писал, а в
Испании он писал свои лучшие вещи.
- Он говорил по-испански очень медленно, - заметил Кастильо Пуче, когда