"Ю.Семенов. Испания (Июль 1974 - февраль 1976)" - читать интересную книгу автора

мы остановились напротив дома 32 на улице Сан Эронимо, где он жил в первые
приезды, - и не совсем правильно, но в этой неправильности "кастильяно"
была своя особая прелесть, потому что он говорил на очень сочном языке
народа, который обычно не в ладах с грамматикой, но зато всегда в ладах со
здравым смыслом и юмором. И еще он здорово чувствовал новое, он впитывал
наше н о в о е с языком.
...Не ради красного словца, а воистину - говорливый интеллектуал от
литературоведения, даже самый утонченный, подобен базарному жулику, ибо
новое - это хорошо забытое старое, а настоящее новое ныне появляется лишь
в науке и технике, а в литературе это новое редкостно и тогда лишь
является воистину н о в ы м, когда писатель выворачивает себя наизнанку, и
не стыдится этого и отдает всего себя читателю: ведь Александр Фадеев был
и Левинсоном, и Метелицей, и Мечиком одновременно, как Шолохов - Мелиховым
и Нагульным, Твардовский - Теркиным, Пастернак - лейтенантом Шмидтом, а
Хемингуэй - Педро Ромеро, Роберто Джорданом и Пилар, и только поэтому
свершалось чудо, а не унылое описательство, именовавшееся ранее
беллетристикой, а сейчас - прозой. Но вывернуть себя дано не каждому, и
это выворачивание обязано быть подтверждено з н а н и е м предмета, а
предмет литературы - человек, но вне конкретики, вне правды окружающего,
правды узнаваемой, доступной каждому, человек оказывается схемой, и не
спасает ни порнография, ни былинный эпос, ни головоломный сюжет.
Во всех романах Старика, связанных с Испанией, торжествует
поразительное знание этого замечательного народа, его городов, праздников,
обычаев, литературы.
Это, однако, не помешало неким "вещателям" от критики напечатать в
газетах в день его похорон: "Дон Эрнесто никогда по-настоящему не понимал
Испании. Он слышал колокола, которые звонят, но не понял, где они звонят и
по ком". Или - в другой газете: "По ком звонит колокол" построен на любви
к красной Испании.
Несколько образов националистов написано неточно, и в то же время он
позволял себе оправдывать и прославлять тех испанцев, на стороне которых
он был... Если он и понимал нас, то лишь наполовину..."
- Может быть, он понимал нас вполовину, - заметил Кастильо Пуче, - но
во всяком случае он понимал нас лучше, чем мы его, и уж несравнимо лучше,
чем мы - себя.
Старик вновь приехал в Испанию лишь в 1953 году, когда было выполнено
его условие: "Я никогда не посещу Мадрид до тех пор, пока из тюрем и
концлагерей не освободят моих товарищей-республиканцев, всех тех, кого я
знал и любил и с кем вместе сражался". Последний его друг был выпущен в
пятьдесят третьем году, весной, просидев в концлагере четырнадцать лет.
Тем же летом Старик пересек границу и прибыл на фиесту и снова начал
изучать Испанию, испанцев, корриду, матадоров, молодых писателей, музей
Прадо и Эскориал, Наварру, лов форели на Ирати, мужество Ордоньеса и
достоинство Домингина.
В Мадриде он останавливался в отеле "Швеция" на калье Маркиз де Кубас.
Он занимал на четвертом этаже три номера: для себя, где он работал, когда
писал "Опасное лето", для Мэри и для Хотчера. Журналисты знали, что он
останавливается в этом трехзвездочном отеле ("мог и в пятизвездочном, с
его-то деньгами" - вопрос престижа для испанцев вопрос особый, а все отели
разделены на пять категорий: от одной звезды до пяти звезд, и все