"Ю.Семенов. Испания (Июль 1974 - февраль 1976)" - читать интересную книгу автора

знаменитости обязательно живут в роскошных пяти "эстреллас", а Папа
позволяет себе и в этом оригинальничать.
Старик не любил говорить о своих денежных делах, но однажды объяснил
Кастильо Пуче, что из 150000 долларов, которые ему уплатили за право
экранизации "По ком звонит колокол", он получил третью часть - все
остальное взяло себе управление по налогам.) Журналисты, американские
туристы и молодые испанцы подолгу ждали Старика в холле, а он выходил
через тайную дверь на калье де лос Мадрасос и шел прямехонько в Прадо:
когда ему не работалось, он ходил туда два раза в день, а когда пятьсот
слов ложились на машинку и он облегченно вздыхал, выполнив свою дневную
норму, а выполнять ее становилось все труднее и труднее, он ходил в Прадо
только один раз - вместо зарядки рано утром. Вообще-то мне бы следовало
написать не "вместо зарядки", а "для зарядки", потому что больше всех
художников мира он ценил испанских, а из всех испанских Гойю, ибо тот, по
его словам, брался писать то, что никто до него не решался - не костюм,
сюжет или портрет - он брался писать человеческие состояния.
Разность возрастов не есть с о с т о я н и е, это всего лишь
приближение к состоянию, а в наше время эта возрастная разность все больше
и больше стирается.
Я наблюдал за тем, как Дунечка шла вдоль полотен Гойи, Веласкеса,
Тициана и Рафаэля. Сдержанность нового поколения - предмет мало изученный
социологами, и мне сдается, что молодые копают главный смысл и держат себя
- в себе, и это далеко не нигилизм, это нечто новое, ибо мир за последние
десять лет решительным образом изменился, его распирает от "заряда
информации", мир приблизился к крайним рубежам знания, он, мир наш, похож
сейчас на бегуна, вышедшего на финишную прямую. Когда я впервые смотрел
Гойю, Эль Греко и Веласкеса, я испытывал особое состояние, я волновался,
как волнуются, когда договариваются по телефону о встрече с очень мудрым
человеком, про которого много, слыхал, но не разу не видел. А Дуня шла,
сосредоточенно рассматривая р а б о т у великих так, как она рассматривает
работы своих коллег по училищу живописи. И только когда Хуан Гарригес
привел нас в зал Иеронима Босха, я увидел в глазах дочери изумление и
открытый, нескрываемый восторг. Босх написал триптих: мир - от его
создания до Апокалипсиса. Если прошлое в шестнадцатом веке можно было
писать гениально, то писать будущее, угадывая подводные лодки, атомные
взрывы, межконтинентальные катаклизмы, - это удел провидца от искусства,
это дар - в определенном роде - апостольский. Информация, заложенная в
поразительной живописи Босха, настолько современна в своей манере,
настолько молода, что можно только диву даваться, откуда т а к о е пришло
к великому Гению.
- А как тебе Гойя? - спросил я Дуню.
- Гойя это Гойя, - ответила она, не отрывая глаз от Босха. - Им все
восторгаются, и так много о нем написано...
- А Босх?
- Для меня - это больше, чем Гойя.
- Почему?
- Потому, что раньше я не знала, что это возможно.
(Не в этом ли ответ на то, отчего молодежь стремится поступать в
институты, связанные с тем, "что раньше было невозможно" - электроника,
атом, революционная - в новом своем состоянии - математика? Я убежден, что