"Виталий Семин. В гостях у теток (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

силам. На капитанский мостик чаще всего поднималась подруга сестер - Анна
Алексеевна. Два раза за эти полтора месяца Антонина Павловна умирала, потом
кое-как выкарабкивалась и по нескольку суток отлеживалась на койке, даже на
записки отвечать не могла. Из больницы Анна Алексеевна шла к Зинаиде
Павловне и говорила, что у Антонины все хорошо, только температура никак не
спадает. Утром еще ничего, а к вечеру поднимается. Анна Алексеевна приносила
Зинаиде Павловне продукты из магазина, а Антонине Павловне носила по ее
просьбе то тарелочку свекольника со сметаной, то капусту "провансаль", то
грибы. Зинаида Павловна как будто бы верила тому, что ей говорила Анна
Алексеевна, но всем, кто спрашивал у нее, как здоровье сестры, она отвечала:
"Плохо". Если ей звонили по телефону, она подолгу не отпускала трубку,
рассказывала, как болеет Антонина Павловна, какое у нее давление, какая
кровь, какие хрипы в легких, что дали последние анализы. "Очень плохо, -
говорила Зинаида Павловна, - она держится только своим характером". И
просила звонить почаще, потому что сама она телефонных номеров не помнит и
прочесть в телефонной книжке не может, не видит.
К Первому мая Антонина Павловна была дома, к ней приходили знакомые,
племянники, и она в десятый раз рассказывала одну и ту же историю о том, как
умирала, как плохо себя чувствовала, как в первый раз испугалась больницы и
все время хотела домой. Она и раньше была желтая, все никак не могла отойти
после желтухи, которой переболела недавно, а тут совсем пожелтела, под
глазами у нее образовались коричневые полукружья, но речь ее по-прежнему
была жива и очень подвижна. Она говорила о себе с удивлением и каким-то
вызовом:
- Больные уходят из палаты, а я ведь все вижу, уходят - это значит, я
кончаюсь. А я своей температуры не слышу: воздух в палате перегретый,
форточки закрыты...
И она враждебно говорит о своих соседках по палате, из-за которых
форточки были закрыты. И враждебнее всего о тех, кто за это время умер.
Потом она рассказывает, как рвалась домой и ее бы отпустили, если бы не
температура. В палате тоска. Девять больных, свет тушат рано. Тем, кому
плохо, все равно, чем скорее потушат, тем лучше. Но выздоравливающим хоть в
петлю. В восемь потушат свет, форточки закрыты, дышать нечем. Спать еще
рано, и думай, думай, думай. А о чем думать, если знаешь, что уже все позади
и неуклонно катишься в яму, которую скоро выкопают для тебя?
Приходили новые родственники и знакомые, и она опять повторяла, как
пошла в магазин, как глубоко дышала холодным воздухом, как набирала
продукты, потому что Зинаида Павловна больна, никуда не годится и только она
одна могла что-то сделать, как писала огромными буквами Зинаиде Павловне,
где лежит газовая, где телефонная книжка, но Зинаида Павловна, конечно же,
все перепутала, все потеряла и, когда потребовалась телефонная книжка, никак
не могла ее найти.
Зинаида Павловна сидит тут же и в десятый раз с интересом слушает эту
историю и кивает в подтверждение. У нее тоже есть что рассказать, она
недавно перенесла операцию на глазе, но о себе она молчит, сейчас это никому
не интересно, и рассказывает только о том, что как-то дополняет историю
младшей сестры. Зинаида Павловна рассказывает, как она готовилась встретить
сестру дома, как задумала сделать в комнате перестановку, чтобы поставить
кровать так, как она сейчас стоит. К старости Зинаида Павловна как будто
хуже стала говорить по-русски, в речи ее звучит какой-то странны немецкий