"Луций Анней Сенека. Письма" - читать интересную книгу автора

души нестойкой, не обретшей равновесия. (4) Я и сейчас могу сказать, откуда
это непостоянство и разнобой в поступках и в замыслах. Никто не знает
твердо, чего хочет, а если и знает, то не добивается своего с упорством, а
перескакивает на другое и не только меняет намерения, но и возвращается
вспять, к тому, от чего ушел и что сам осудил.
(5) Так вот, если я захочу отказаться от старых определений мудрости и
обнять всю человеческую жизнь, то смогу довольствоваться таким правилом: что
есть мудрость? всегда и хотеть и отвергать одно и то же. И незачем тебе даже
вводить ограничение, говоря, что желать надо честного и правильного: ведь
ничто другое не может привлекать всегда. (6) Люди не знают, чего хотят, до
того мига, пока не захотят чего-нибудь. Захотеть или не захотеть раз
навсегда не дано никому. Суждения непостоянны, каждое что ни день сменяется
противоположным, и большинство людей живет как будто шутя. А ты будь упорен
в том, что начал, и тогда, быть может, достигнешь вершин или тех мест, про
которые ты один будешь знать, что это еще не вершины. - (7) "А что будет, -
спросишь ты, - со всей толпой моих присных?" - Толпа эта, когда перестанет
кормиться за твой счет, сама тебя прокормит - или же благодаря бедности ты
узнаешь то, чего не мог узнать благодаря себе. Она удержит при тебе лишь
истинных, надежных друзей, любой, кто тянулся не к тебе, а к чему-то еще,
уйдет. Так не должно ли любить бедность за то одно, что она ясно показывает,
кто нас любит? Наступит ли, наконец, день, когда никто не будет лгать в твою
честь? (8) К одному пусть будут устремлены твои мысли, об одном заботься,
одного желай, предоставив все прочие мольбы на усмотренье богу: чтобы ты мог
довольствоваться самим собой и порожденными тобою благами. Какое еще счастье
можем мы найти так близко? Ограничься немногим, чего нельзя отнять! А чтобы
ты сделал это охотнее, я немедля выплачу причитающуюся тебе в этом письме
дань, ибо она будет относиться сюда же. (9) Ты можешь сердиться, но за меня
и сегодня охотно рассчитается Эпикур. "Поверь мне, твои слова, сказанные в
рубище, с убогого ложа, покажутся величавее, ибо тогда они будут не только
произнесены, но и доказаны". Я, например, совсем по-иному слушаю нашего
Деметрия1 с тех пор, как увидел его ничем не покрытого и лежащего даже не на
подстилке. Вот он - не проповедник истины, а ее свидетель. - (10) "Что же
выходит? Разве нельзя презирать богатство и тогда, когда оно у тебя в
руках?" - Почему же нельзя? Велик духом и тот, кто, видя вокруг богатства,
немало удивлен тем, как они к нему попали, смеется и не столько чувствует
себя их владельцем, сколько знает об этом понаслышке. Это очень много - не
развратиться, живя под одной кровлей с богатством. Велик тот, кто и в
богатстве беден2. - (11) "Но я не знаю, - скажешь ты, - как он будет,
обеднев, выносить бедность". - И я не знаю, сумеет ли этот Эпикуров бедняк,
разбогатев, презирать богатство. Значит, о них обоих нужно судить по тому,
каков их дух, и смотреть, будет ли первый предан бедности, а второй не будет
ли предан богатству. И убогое ложе, и рубище - слабые свидетельства доброй
воли, если не будет ясно, что человек терпит их не из нужды, но по своему
выбору. (12) Даже тот, кто не спешит к нищете как к лучшему уделу, а лишь
решит готовиться к ней как к уделу легкому, наделен от природы великой
душой. А бедность, Луцилий, не только легка, но и приятна, если прийти к ней
после долгих раздумий. Ведь она несет с собою то, без чего нет никакой
приятности: чувство безопасности. (13) Вот почему и считаю я необходимым
делать то же, что нередко делали, как я тебе писал, великие люди: выбрать
несколько дней и упражняться в воображаемой бедности, готовясь к настоящей.