"Юрий Александрович Сенкевич. Путешествие длиною в жизнь " - читать интересную книгу автора

о том, в чем он так и не решился признаться мне до самой своей смерти.
Однажды я увидел, как отец заполняет какую-то анкету, и мне захотелось
прочитать, что же в ней написано. В графе "Отец" стояло примерно следующее:
"Осип Георгиевич Сенкевич, из рабочих, скончался от хронического алкоголизма
в таком-то году..."
На самом же деле прочитанная мною запись в анкете не имела к моему деду
никакого отношения, а была вынужденной мерой, поскольку происхождение от
люмпена или пропойцы считалось самым благонадежным в эпоху диктатуры
пролетариата.
Мой дед Осип Георгиевич вовсе не умер в каком-то там году, никогда не
был алкоголиком, а был очень состоятельным человеком и до революции имел на
Украине свое поместье и большой собственный дом в Киеве, на Подоле. Шестеро
его детей учились в гимназии. Когда после революции 1917 года началась
"экспроприация экспроприаторов", дед лишился своего состояния и, чтобы
содержать семью, в которой были еще не вставшие на ноги дети, стал
преподавать в одной из киевских школ французский язык и музыку. Но в те
неспокойные, смутные времена французским языком и музыкой прокормиться было
нельзя, и вскоре стало ясно, что семья долго так не протянет.
И тогда родственники со стороны бабушки Анны Ивановны, происходившей из
семьи священнослужителей Дыбенко, посоветовали деду: "Иди в священники. Ты
человек хорошо образованный..." Он так и сделал. Конечно, ему составили
протекцию, просто так ему бы это не удалось. Дед с семьей уехал в Измаил,
где получил приход. Потом уже семья перебралась в Одессу.
У деда было два сына и четыре дочери. Сыновья - мой отец и мой дядя
уехали в Ленинград, где отец поступил на рабфак, а потом в
Военно-медицинскую академию. Но чтобы иметь право учиться на рабочем
факультете, надо было иметь соответствующее происхождение. И тогда муж
старшей сестры отца, юрист, посоветовал ему писать в анкетах то, что потом,
через много лет, я прочитал в одной из них. Не последуй отец совету своего
родственника, вряд ли ему, сыну помещика, да еще ставшего священником,
удалось бы получить образование, а потом и работу по специальности. Так
отцу, принимая во внимание обстановку в стране в те годы, приходилось
скрывать, что его отец жив. Скрывали это и от меня.
Но связи с родными отец не порывал. Он ездил в Одессу, встречался с
родителями, сестрами, посылал деньги. И моя мама знала, что надо регулярно
отослать в Одессу какую-то сумму. Но со мной отец никогда не заговаривал о
деде. Я даже не знал, как он выглядит. Однажды мне попалась в руки
фотография, на которой были бабушка, отец и какой-то представительного вида
бородатый мужчина. Я спросил: "А кто этот бородатый дед?" - "Да так, один
знакомый..."
Хотя отец и скрывал от всех свое происхождение, но иногда это
обнаруживалось в самых неожиданных случаях. Помню, что когда мы гуляли с ним
по Ленинграду и заходили в Исаакиевский собор, то меня поражало, как
подробно и интересно рассказывает он о сюжетах росписей на библейские темы.
Я спросил его однажды, откуда он все это знает. Отец ответил: "Этому нас
учили в школе. Давно..."
Много позже, уже после смерти отца, когда ко мне приехал в гости
двоюродный брат Володя, я узнал от него в подробностях трагическую ситуацию
с дедом и отцом, который так и не решился рассказать мне обо всем, хотя
времена были уже совсем другие и ему ничто не грозило. Может, он оберегал