"Сен-Симон. Мемуары, книга 2 " - читать интересную книгу автора

несчастьем, приключившимся так скоро, породила самые зловещие подозрения. До
человека, подарившего табакерку, эти подозрения не дошли; все так
старательно их скрывали, что он о том и не услышал; толки не выходили за
пределы самого узкого круга. Принцессу обожали и многого от нее ждали; от ее
жизни зависело положение тех, кто входил в этот круг, - оно изменилось бы с
переменой ее собственного положения. Табак она нюхала тайком от короля, хотя
и без особой опаски, поскольку г-жа де Ментенон об этом знала; но ей
пришлось бы дорого поплатиться, если бы об этом проведал король; потому-то
все и боялись разгласить странную пропажу табакерки. В ночь с понедельника
на вторник 9 февраля дофина была в полном забытьи: днем король много раз
подходил к ее постели, но у дофины была сильная лихорадка; иногда больная
ненадолго просыпалась, однако сознание ее было затуманено; на коже появились
признаки сыпи, дававшие надежду на корь, потому что корью болели в это время
многие заметные особы в Версале и в Париже. Ночь со вторника на среду 10-го
прошла дурно, тем более что надежда на то, что это корь, рухнула. Король с
самого утра пришел к дофине, которой перед тем дали рвотное. Снадобье
подействовало исправно, однако не принесло никакого облегчения. Дофина,
сидевшего неотступно у нее в алькове, силой заставили спуститься в сады и
подышать свежим воздухом: это было ему необходимо, но вскоре тревога погнала
его обратно в опочивальню. К вечеру боли усилились. В одиннадцать часов
лихорадка возобновилась с удвоенной силой. Ночь прошла ужасно. В четверг, 11
февраля, король в девять утра уже был у дофины; г-жа де Ментенон почти не
отлучалась от нее, за исключением того времени, когда принимала короля у
себя в покоях. Принцесса была так плоха, что решили предложить ей
причаститься. Как ни страдала дофина, это предложение ее поразило: она стала
расспрашивать о своем состоянии; ей отвечали, стараясь преуменьшить
опасность, но советовали все же принять причастие и постепенно убедили, что
лучше с этим не медлить. Она поблагодарила за то, что с ней говорят
начистоту, и сказала, что приготовится к причастию. Спустя немного времени
появились опасения, что несчастье может произойти с минуты на минуту. О. Ла
Рю, иезуит, ее духовник, которого она, казалось, всегда любила, приблизился
к ней и стал умолять не откладывать долее исповедь; дофина взглянула на
него, сказала, что прекрасно его слышит, и ничего больше не прибавила. Ла Рю
предложил ей исповедоваться немедленно, но ответа не добился. Будучи умным
человеком, он понял, в чем дело; будучи человеком добрым, тут же перестал
настаивать и сказал ей, что, возможно, она не желает исповедоваться именно
ему; в таком случае он заклинает ее не насиловать себя, а главное, ничего не
бояться; он обещает ей, что все уладит сам; он только просит ее сказать, от
кого она хотела бы принять причастие, и он, Ла Рю, приведет ей этого
священника. Тогда она призналась, что желала бы исповедоваться г-ну Байи,
священнику миссии Версальского прихода. Это был почтенный человек,
исповедник самых порядочных придворных, не чуждый, выражаясь языком того
времени, душка янсенизма, что, впрочем, было весьма редко среди
бернардинцев. Он был исповедником г-жи де Шатле и г-жи де Ногаре, придворных
дам, от которых дофина иногда о нем слышала. Оказалось, что Байи уехал в
Париж. Принцессу это явно огорчило, и она захотела его дождаться, но о. Ла
Рю убедил ее, что лучше не терять драгоценного времени, которое, получив
причастие, она с большей пользой уделит докторам, и тогда она попросила,
чтобы ей привели францисканца, коего звали о. Ноэль; о. Ла Рю тут же сходил
за ним и привел к дофине. Можно себе представить, какого шуму наделала