"Александр Серафимович. Сопка с крестами (Авт.сб. "Железный поток")" - читать интересную книгу автора

Потом фигуры становятся чернее, смутнее, сливаются и тонут в холодной
черноте, только фонарь колышется и светит. Потом - смутное, неясное живое
пятнышко среди океана мрака, и... все.
Она перестала дрожать и стояла, не чувствуя застывших рук, ног, не
отрываясь, глядела в бездонную тьму, не отрываясь, слушала, но было
мертво-тихо.
Отдирает закоченевшие руки, дует на деревянные пальцы, тихо с печальным
морозным скрипом притворяет дверь и входит в чужую, молчаливо освещенную
лампой комнату.
Девушка ходит, ходит, ломает негнущиеся деревянные пальцы, бормочет,
останавливается и долго смотрит в белесо-темное обмерзшее окно. И опять
ходит, жестикулирует или падает в подушку лицом и кусает ее, чтобы
заглушить рвущиеся рыдания, и все больше и больше смачивается слезами
полотно наволочки.
Нельзя кричать, нельзя проклинать людей, судьбу, и она ходит, ходит.
Все совершается в железном порядке, и время течет с тою же железной
медлительностью и необходимостью.
Одиннадцать, двенадцать... три, четыре, пять часов, все - ночь, все -
тьма. И не смыкаются глаза, нет усталости, нет забвения. С железной
необходимостью надо жить, надо понимать, надо чувствовать.
- Господин начальник приехали и просят вас к ним.
Брезжит мутное, промерзшее, иззябшее утро. Она торопливо взглядывает в
зеркало и отшатывается: глядит белое, чужое лицо.
Огромное усилие, и она спешно плещет студеной водой, поправляет
прическу, капризно выбивающийся бант на шее, и тогда из зеркала глядят
сияющие глаза, ибо чисто омыты слезами, на щеках алеют розы тоски и
надежды, и длинные печальные тени черных ресниц.
И она входит, стройная и сильная, с знакомым напряжением женского
обаяния.
Начальник стоит у стола с бумагами, с солдатским, неуклюже красным
лицом, в мундире и с несходящим выражением строгости, непреклонного, раз
заведенного порядка. Но когда она подходит, и он жмет маленькую стройную
руку, и в его глаза глядят сияющие из глубины глаз звезды, и алеет на
щеках румянец, к выражению на его лице, что он строг и неукоснителен по
службе, что не может быть речи ни о каких отклонениях от заведенного
порядка, что здесь - каторга, и это так и понимать надо, - к этому раз
навсегда застывшему выражению примешивается новое: что она появляется
среди этого гиблого места, как цветок среди пустыни, и что он ее
внимательно слушает.
- Чем могу служить? Садитесь, пожалуйста.
"Да, я понимаю, - говорит она свободными легкими движениями, - я
понимаю, здесь каторга... И все-таки я красива и молода..."
- Я здесь в качестве члена географического общества. Видите ли... Вот
открытый лист.
Он берет протянутую бумагу и читает, не то удивленно, не то внимательно
подняв брови. И постепенно привычное выражение слегка меняется, и в него
входит новое выражение, что и она с этого момента включается в тот
неуклонный порядок, представителем и слугою которого он здесь является.
- Так-с... содействие... Но чем я могу быть полезен?
- Среди других моих научных наблюдений... мы... - она подыскивает