"Иннокентий Сергеев. Галатея (цикл: Oraculum Lilibaeum)" - читать интересную книгу автора

сигаретного дыма.
Она смотрит на увядшие цветы в вазе на столе.
- Жалко выбрасывать.
Она переводит взгляд на меня.
Улыбка сползает с её губ. Что-то с моим лицом.

"... ты задыхаешься, это как кошмарный сон, от которого ты не можешь
проснуться. Умереть не страшно, когда смерть - это ступени вверх, но
страшно искать жизни и не находить её вокруг, так лёгкие ищут вдохнуть
воздух, а его нет, я задыхаюсь, задыхаюсь, я задыхаюсь... Зачем я был
создан иным, нежели этот мир!.."

Загородившись подушкой, я притворяюсь спящим.
Она собирается уходить, ходит по комнате. Остановилась. Смотрит на меня.
Я притворяюсь спящим.
Она выходит в прихожую. Надевает туфли.
........................................................
Дверь захлопнулась.
Пустая комната.
Она ушла.

"... и, выйдя из дома в темноту дворов и проулков, торопливо идёшь,
пригнув голову, как будто пытаясь закрыться от снега, а он всё падает,
кружится, ветер раздувает метель, и пересиливая его, налегая на него
грудью, всем телом, всё глубже уходя в вязкую стену, которая тут же
смыкается за твоей спиной, сквозь её толщу вперёд, только вперёд, словно
бы преодолевая силу земного притяжения, ступая по склону вверх, выше, один
во тьме снега, где порхают разноцветные фантики их окон, к вершине!..
Пока не наступит срок.
И ты пробудишься.
И вздрогнешь от неожиданности,- вопрос уже задан (когда?), и ответ, ещё
неведомый, уже влечёт тебя. И ты был прав, но всё изменилось, и что-то
новое пробудилось в тебе и теснит грудь, и не в силах оставаться в
комнате, ставшей вдруг душной,- комната, которая была твоя крепость, а
теперь стала вчерашней,- ты бросаешься жить, дрожа от нетерпения, сбегаешь
по ступеням сумрачной башни подъезда и, вырвавшись на свет, к свету,
навстречу тому, что влечёт тебя, ещё не зная, что это будет, и замирая от
сладкого холодка восторга, в разогретый простор жаркого дня, его запахи,
звуки, солнце... и вдруг,- всегда вдруг!- замерев на один миг, забыв,
оторвавшись, быть может, от самого себя, ты не можешь больше говорить о
жизни. И то, что ты есть, становится сама жизнь..."

- Обувайся,- сказала она, кивнув на мои кроссовки и открыв дверь.
- Мы пойдём пешком?
- Да.
Она ждёт.
Сырой холодок лестничной площадки.
- А куда?

Мы долго шли по какой-то улице вниз, потом свернули направо. Снова шли.