"Иннокентий Сергеев. Либретто для жонглёра" - читать интересную книгу автора

сообщив, что детей у них нет. При этом он тоскливо посмотрел на свою жену
и пожаловался: "Не хочет рожать. Как вот её заставить?"
Я уклонился от ответа. Элисса ушла, потому что на кухне сидеть стало
совсем невозможно. Я вышел на балкон, - дядя называл его не иначе как
лоджией. Второй раз в жизни я видел балкон на первом этаже.
- Зачем такой нужен? - сказал я Элиссе. Она стояла рядом. В комнате орал
телевизор. Она затянулась сигаретой.
Темнело.
Она сказала: "Так и живём".
А я сказал: "Завтра на работу?" - и засмеялся.
Она кивнула и посмотрела на меня: "А что еще делать?"
- Как убить время? Или жизнь?
Она сказала: "Наверное".
А я сказал: "Я знаю дворец. Есть люди, которые обходят его стороной, есть
люди, которые тянут шею, пытаясь заглянуть в его окна, но если в этот
момент кто-нибудь проходит мимо, они смущаются и делают вид, что спешат и
уходят прочь. А кто-то топчется у дверей, изнывает от скуки, не желая
признаться себе в этом, и поглядывает на людей, которые так же толкутся
вокруг, с видом то ли хозяина, то ли привратника, он и сам толком не
знает. Есть и такие, кто думают, будто двери - это и есть дворец. Но стоит
тебе войти, и ты оказываешься в светлом просторном зале, пахнущем хвоей.
Розовые огни горят повсюду, они как шары среди игольчатых веток. И ты
делаешь шаг и идёшь, и чем дальше, тем просторнее зал вокруг тебя, и тем
светлее в нём. И ты видишь пирующих людей. На них праздничные одежды, они
узнают тебя, приветствуют, и ты понимаешь, что сейчас произойдёт что-то
такое, прекраснее чего нет. И ты не ошиблась. Вот входит Она, и платье Её
переливается всеми цветами, расшитое жемчугом, украшенное поразительной
тонкости рисунком, а причёску Её венчает корона, и ты понимаешь, что это
сама Королева. И все поднимаются и поют для Неё. А Она простирает к своим
друзьям руки и говорит, а голос Её чист и нежен, и звонок, звонче серебра!
- В эту ночь любви пусть соединятся все любящие и любимые!
И нет ничего, что не было бы послушно Её повелению. Нет таких стен,
которые не растаяли бы от слов Её, голос Её усмиряет само Время, и оно
становится волшебным ковром. И тогда... Тогда всё становится совсем
другим".
- Ещё бы, - сказала Элисса.
Из квартиры раздался крик: "Жена!" - потом обиженно: - "Же-э-на. А!"
Она отняла руку и испуганно нырнула в дверь.
Стало пусто. Её голос был в комнате, далеко. Телевизор молчал.
Я стоял один.
По другой стороне улицы прошла женщина, подняла на меня глаза,
потупилась. Проехал крытый грузовик. Потом мотоцикл с коляской.
Стемнело.
В окнах электричества двигались люди. У самого бордюра чесалась собака.
Я вернулся в квартиру и закрыл дверь балкона. Я вспомнил, что на днях
записал "Genesis", и подосадовал, что не захватил с собой кассету.

Я очень жалел, что не догадался захватить с собой кассеты. Мы
засиживались на кухне до часа ночи, и я всё говорил, говорил, а она
слушала, улыбалась, качала головой, поправляла прическу, наливала ещё чаю,