"Сергей Сергеев-Ценский. Преображение человека (эпопея Преображение России #2)" - читать интересную книгу автора

живот, а ведь встать из-за стола никак невозможно. И когда кто-нибудь
становился сзади за его стулом, он складывал умоляюще руки и шипел:
- Ах, не стойте вы, пожалуйста, над душой!.. Ну чего вы подошли?.. Ну
что вы стали?.. Вот как вы подошли, так и... Отойдите же, я вас прошу! - и
все отшвыривал от себя сзади стулья, чтобы кто не сел.
Волновался и еще один, с преувеличенно славянскими, пухлыми, длинными
великолепными русыми усами и наивным стеклянным взглядом, но этот все
больше норовил громко ударить по столу кулаком и сказать, откачнувшись и
посмотрев на всех: "Вот черт! А?" И когда выигрывал много кто-нибудь
другой и когда проигрывал он сам, одинаково: "Вот черт! А?"
Был еще серенький гладенький судейский в золотых очках. Этот все
считал деньги в своем столике и имел озабоченный потный вид, как суслик у
норки в жаркий день. Глаза из-под очков весьма недоверчиво бегали но
соседям, и по тому, что справа, с крашеными усиками и совершенно голой
головою, и по тому, что слева, с головой, как у ястреба, весьма прихотливо
поседевшей мелкими, как гривенники, пятнами, с лицом маркера и с дамскими
башмачками из голубой эмали на серебряных запонках манжет.
А восьмой из игравших был почему-то менее заметен, чем другие, хотя
вид имел более состоятельный и менее напряженный, был похож на заводчика
или крупного коммерсанта, все время мечтательно курил, как будто только
затем и пришел сюда - покурить в приятной компании, а играл только потому,
что за этим столом все играют. Был он умеренно плотен, не стар, имел
холеные руки, и пахло от него духами.
Но и те, кто стоял сзади за чужой игрой, занимали Матийцева: один
тем, что все неотрывно нюхал, подавши кверху кулаком, свою рыжую бороду;
другой тем, что все вертел в руке золотой и боялся и все стремился
поставить мазу, а третий сановного вида старик с благожелательным большим
лицом, заметив на себе взгляд Матийцева, сам подошел к нему и спросил:
- Вы понимаете игру?
- Нет, не совсем понимаю... Хотя сяду сейчас, если откроется место, -
сказал Матийцев.
И место открылось скоро: поднялся как раз этот восьмой. Он дал
понять, что ему чрезвычайно некогда, и, медленно торопясь, ушел, а когда
служитель с наглым, насмешливо-бездельным, городским лицом, нумерованный
23-м, крикнул в серебряный зал: "За золотым столом место!..", Матийцев
поспешно занял свободный стул, старик же с сановным видом сейчас же
устроился за его спиною. Пожилой, в серых завитках человек пришелся
Матийцеву левым соседом. Справа как раз сидел толстяк в белом, который
упер в него глаза, до того выпуклые, что Матийцеву не верилось даже, что
они способны закрываться плотно, когда он спит.
В своем ящике Матийцев нашел мелок, пепермент, штук пять окурков и
пустую спичечную коробку, а положил туда свои восемьсот рублей, из которых
отсчитал старательно пятьсот сорок и отодвинул к сторонке. Как он с ними
поступит, пока еще не знал.
Все время чувствуя себя уже почти не здешним и уж совершенно чужим
этому странному столу, Матийцев сперва издалека улыбался всем, вслушивался
в то, что говорили, и, мало понимая, делал что-то, что делали другие: то
нужно было совать на круг пятирублевку, то сидеть и ничего не совать, но
минут через десять он уже осмотрелся, с одного взгляда мог сосчитать очки
двух карт, отрываемых с машинки теми, кто закладывал банк. Начала