"Сергей Сергеев-Ценский. Преображение человека (эпопея Преображение России #2)" - читать интересную книгу автора

узкой, белой руки. И в рядах публики кто-нибудь молодой и неумелый будет
шептать что-то под вуаль своей соседке, а та улыбнется про себя одной
улыбкой, ему в лицо - другою и в лицо кому-то совсем незнакомому, случайно
поглядевшему на нее сбоку, - третьей, самой загадочной.
Публику из сада скоро разогнал внезапно брызнувший дождь, и, выходя
вместе с другими, Матийцев вспомнил, что выбрал этот клуб только затем,
чтобы поиграть здесь в карты. Однако, привычно нерешительный и никогда не
игравший, он и теперь долго стоял у входа в клуб и думал, не лучше ли
пойти погулять по улицам (дождь проходил уже), найти тихую гостиницу,
взять номер окнами во двор, попытаться заснуть, но случайно мимо прошло
двое офицеров, и один спросил у другого: "О скольких зарядах?" Вопрос был
чисто военный, казалось бы никакого отношения к Матийцеву не имеющий, но,
даже не расслышав ответа на него, он тут же отворил дверь.
Нужно было записаться у швейцара, и в графе "Кто рекомендует?"
Матийцев добросовестно начал искать какую-нибудь знакомую фамилию,
например Мирзоянца, но не нашел. Понравилась фамилия Альтшуллер:
представился добрый старый немец, которому отчего бы не поручиться за
инженера Матийцева.
Сюда через открытые окна доносилась музыка из сада, и, когда
подымался в игорный зал Матийцев, в саду играли знакомый ему вальс
Вальдтейфеля. Из этих двух длинных фамилий - Альтшуллер и Вальдтейфель -
слепилось почему-то в представлении Матийцева веселое кружево, похожее на
цифру 8.


VIII

В комнате узкой и длинной, с совершенно голыми стенами, в углу, ближе
к лестнице, по которой то и дело скользили, позванивая посудой, официанты,
за круглым большим тяжелым столом сидело человек восемь, а человек пять
стояло за стульями, и, конечно, все курили и были в дыму. В дверь из этой
комнаты видна была другая с тремя такими же столами: там было много
народу, много шума, а накурили там до густоты тумана. Там были
"серебряные" столы, и туда даже не зашел Матийцев, но за золотым столом в
этой комнате он долго стоял, цепко всматриваясь в лица.
Прямо против него сидел очень толстый, молодой, но лысоватый,
по-поросячьи розовый, с белыми ресницами и бритым лицом; глаза были сильно
навыкат, а нижняя губа как ступень. Глядел он на всех почти кротко, часто
вздыхал; оборачиваясь назад, где у него стоял столик, пил коньяк и
закусывал лимоном. Был в белой куртке с костяными пуговицами, крупными,
как пятаки, и бело-розовое широкое пятно это в синем дыму ярче всех
бросилось в глаза Матийцеву. А рядом с этим справа выявился и другой,
армянин должно быть, с высоким и прямым узким корпусом, квадратной
головою, усаженной черным блестящим волосом, и с бледным, как свиток,
растянутым лицом. Нос у него был очень длинный и даже на конце ущемлен,
как будто стремился когда-то вырасти еще длиннее. Этот весь ушел в себя,
точно творил какую-то "умную" молитву, и даже глаз почти не подымал: все
глядел только вниз на свой угол стола. Зато против него сидел пожилой,
изможденный, весь в серых завитках, и без того маленький, а тут еще
прижавшийся к ребру стола кадыком, точно нестерпимо сильно болел у него