"Сергей Сергеев-Ценский. Преображение человека (эпопея Преображение России #2)" - читать интересную книгу автора

Через толпу к ресторану Матийцев проходил медленно, потому что
приходилось идти всем наперерез. Тут какой-то тонкий и длинный, как жердь,
кавалерийский офицер стоял боком посреди толпы, держал палаш между ног и,
раскачиваясь пьяно, давно небритый, с туманом в глазах, но спокойно и как
будто обдуманно, все старался задеть локтями кого-нибудь из толстых
пышногрудых евреек с кудряшками, выпущенными из-под белых шляпок, и
какая-то девица в зеленом, обтянутом, держа в руке желтые перчатки,
столкнулась было с ним и понеслась дальше на сильных ногах, и две простые
бабы, чистенько одетые в белое с розовой отделкой и в кисейных платочках,
вальковатые, похожие на прочных кормилиц, тоже прогуливались здесь и на
ходу бездумно занимались семечками.
Около ресторана, в котором ужинал Матийцев, то и дело появлялись
страшно веселые три девицы в белом, низенькие и до чего смешливые, - все
хохотали... а однажды совсем близко промелькнула опять зеленая с желтыми
перчатками, точно спасалась от пожилого военного врача, который спешил по
ее следам... И у буфетчика, и у шмыгающих официантов, и у румын, когда они
не были заняты, и у тех, кто сидел за столиками, - у всех были нагие
глаза. "Природа не дает человеку подобных глаз: это - лично его
изобретение, - думал Матийцев. - Мы копаем уголь, чтобы... официанты как
угорелые мечутся, чтобы... румыны играют, чтобы... девицы, наконец,
гуляют, чтобы... - все это вместе составляет человеческую культуру..." И
еще думалось: "Нужно написать Вере, что каждый порядочный человек, в
молодости по крайней мере, должен серьезно подумать о самоубийстве, а кто
никогда об этом не думал, тот безусловный подлец".
Когда снова пошел по саду Матийцев, как раз кончилось представление в
театре и вышла публика. На несколько минут толпа стала густой, говорливой,
потом схлынули театралы, а те, кто остались, сразу стали и проще и
откровенней. Девицы красиво улыбались, поводя глазами; одна из грудастых
увлекла уже длинного ротмистра с палашом; пожилой военный врач настиг уже
свою зеленую и шел под руку с нею; над тремя смешливыми низенькими в белом
уже свешивались близко сзади добрые тяжелые головы тех самых немцев в
клеенчатых картузах; и две кормилицы с семечками шагали вперевалку
по-прежнему бездумно, вполне уверенные в том, что и они дождутся, что им
даже и глазами работать не нужно - зачем?
Это было похоже на вакхический танец, и к тому же румыны что-то очень
задушевное играли, какой-то вальс, построенный на южных солнечно-вечерних
мотивах. И то, что для всякого человека, сколь бы ни был он одинок, есть
все же вполне доступный другой человек - уличная женщина, это казалось так
мудро, точно не был это презренный пережиток людской, а придумала его сама
заботливая природа.
Но становилось уже поздно - двенадцать часов, и только этим объяснил
Матийцев, что одна девица в лиловом и с красным отворотом шляпки,
встретившись с ним, вопросительно ему улыбнулась. Они встретились на свету
фонаря, и сильно напудренное лицо показалось Матийцеву
страдальчески-белым, а явно подведенные глаза измученно-веселыми - это
отметило ее. И, второй раз встретившись с нею, он пригляделся к ней, а она
улыбнулась открытей, и оба оглянулись друг на друга, расходясь, и он
запомнил длинный овал лица и подчеркнутую красивость ее походки с легким
перебором бедер и плеч. Она даже задержалась было на месте, но это
почему-то оскорбило его, как бы равняло его со всеми здесь, а он был