"Сергей Сергеев-Ценский. Преображение человека (эпопея Преображение России #2)" - читать интересную книгу автора

- Вам стыдно со мной идти? - вдруг спросила она.
- Нет, что вы... - Догадавшись, он взял ее под руку. Рука была
худенькая, жесткая, с острым локтем - та самая рука, которая вела себя так
храбро.
В ярко освещенной кофейне, куда они зашли, почему-то приятно было
Матийцеву, что она наливала ему из кофейника в стакан сама, точно подруга,
что она старательно выбрала ему самую вкусную плюшку. Но он сел спиною к
улице, по которой звонко шла публика, расходившаяся из сада, и она
заметила это: посмотрела на него страшно тоскливо и спросила тихо (а глаза
у нее, оказалось, не были подведены, они были сами по себе большие):
- Вам стыдно со мной здесь сидеть - да?
- Кого же мне стыдиться? - Матийцев почувствовал, что покраснел, и,
смешавшись, добавил: - Я ведь даже и нездешний, я приезжий из рудника...
Из Голопеевки.
- Вы там служите?.. На должности?..
- Да, я инженер... То есть теперь уж больше не инженер... - вспомнил
и докончил по-детски: - теперь я так... - и в первый раз улыбнулся ей.


X

В номере гостиницы, не очень просторном, но чистом, с высоким
потолком и свежей скатертью на столе, окна выходили не на двор, а на
улицу.
Женщина раздевалась медленно, итак все было ново следившему за ней
Матийцеву: и сложная шнуровка ее ботинок, лакированных, модных должно
быть, на очень высоких, немного сбитых каблуках, стыдливое кружево
рубашки, и красные продольные вдавлины на боках от корсета.
Теперь - без платья, без ботинок и без огромной наколки на голове -
она стала совсем тоненькой, маленькой, скромно, по-девичьи причесанной,
только глаза большие и белые щеки оставались те же.
Иногда глядеть на нее было как-то неловко, и он отводил глаза к окну,
за которым нельзя было ничего рассмотреть.
- Почему это так много жилок на плече? - спросил, смутно жалея,
Матийцев.
- Жилок?.. Не знаю почему... Мраморная...
(Чуть заметно вместо "почему" вышло у нее "поцему").
И, как бы немного дичась его, она говорила:
- Почему-то я черная... Мать меня всегда, бывало, звала: цыганская
потеряшка... "Цыганская ты моя потеряшечка!" Цыгане из задка потеряли...
А потом, точно привыкла к нему, сказала уж шутливо:
- Я и гадать умею: жу-жу-жу, жу-жу-жу, - папиросы Бижу...
Ключицы у нее выдавались, и под ними нежно темнели легкие впадинки. В
этих, по-вечернему неясных, линиях и пятнах было что-то схожее с виденным
раньше и так любимым у Лили, и, заметив его взгляд, неотрывно ушедший в
эти именно скрипично-певуче-изогнутые кости, она поежилась всем телом и
спросила:
- Я вам не нравлюсь?.. Вы любите полных?..
- Нет, я всех люблю... всяких... - Матийцев смешался и, прижимаясь
благодарно к ее плечу, шептал: - Ты теплая... и ты живая... и ты милая...