"Сергей Сергеев-Ценский. Преображение человека (эпопея Преображение России #2)" - читать интересную книгу автора

В последнем письме, перед Пасхой, Лиля сообщала, что Пасху проведет в
Воронеже, у родных, и случайно или намеренно дала свой адрес там:
Старо-Московская, свой дом. Матийцев понял это так: намеренно, и поехал в
Воронеж.
Была хорошая весна: звучная, полноводная, пушисто-зеленая, бодрая,
парная, выпирающая изо всех швов земли и неба... или это только казалось
так. Когда входили в вагон на станциях разные степные люди, все они были
уж до тепла загорелы, голосисты, ясноглазы, и даже от их высоких калош,
заляпанных грязью, веяло деловым строительством земным, непреклонностью,
решимостью в борьбе и всевозможными лихими "черт возьми", и шапки у всех
были неистово набекрень. Тогда и в нем самом легко и просто решалось, в
какой из трех комнат его домика на руднике должно стоять Лилино пианино.
Дом на Старо-Московской он нашел: деревянный, когда-то крашенный в
лиловое, теперь серый, широкий по фасаду, с резными окнами. Дворник или
кучер поднялся навстречу от ворот, важный, старый, совсем как апостол
Петр.
- Экая фигура!.. Тебя не Петром ли зовут? - улыбаясь, спросил
Матийцев.
- Нет... Терентий...
Подтянул плисовые шаровары, одернул красную рубаху. А о барышне
сказал: "Доложу пойду..." Пока же провел его на антресоли.
За широким двором заметил Матийцев липовый сад, площадку для
лаун-тенниса, пегую борзую над припавшим к земле хитрейшим серым котом, и
подтыканная баба, расположившись на скамейке под пихтой, сурово чистила
суконкой канделябры, а на нее сверху сыпалась старая хвоя.
Матийцев догадался, почему привел его Терентий на антресоли:
страстная пятница, уборка, в комнатах кавардак, должно быть, и ждал он
Лилю с таким волнением, что даже руки похолодели.
Он представлял уже столько раз это свидание раньше: выходит навстречу
Лиля с корзиной волос своих и ясным взглядом и вскрикивает: "Вы? Вот как!
Какими судьбами?.." Но она вошла, гладко причесанная, с заплетенными
косами, отчего голова показалась неестественно маленькой, платье на ней
было простое, домашнее, перехваченное кожаным поясом, и первое, что она
сказала, было:
- Фу, какой у вас гнусный галстук!
При этом она даже плечами пожала и покраснела оскорбленная, и гримаса
почти физической боли показалась на лице, и глаза стали злые.
Матийцев растерянно прикрыл галстук рукою, сразу почувствовал, что он
действительно гнусен, хотя был это обыкновенный серенький галстук
бантиком.
Потом как-то совсем не мог наладиться разговор: ясно было, что явился
Матийцев не вовремя. Тонкие пальцы Лили были в розовой краске; сидела она,
как на иголках, отвечала невпопад; часто подходила к окну - перебирала
цветы в банках, или к роялю - перелистывала ненужные ноты. Не скрывая,
ждала нетерпеливо, когда же он уйдет наконец.
Уходя, он спросил, можно ли ему прийти на Пасху.
- Ну, конечно, приходите!.. На второй день... или, лучше, на
третий!..
И так радостно прощалась с ним, что он решил было тут же ехать к
матери и сестре в Петербург. Но то, что лелеялось в долгие зимние месяцы,