"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Счастье (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

- А то что же нам? - лихо тряхнул головою Никишка.
- Куды те несет к лешему в омут головой, прости господи! - отозвалась
Федосья. - И думать не моги! Сковырнешься где в чужих людях, ходить за
тобой, что ли, будут? Жди! Тут все как-никак при матери, при отце живешь.
- Да ведь ты то пойми: поправлюсь ведь я там, - убеждал Никишка.
- И-и! "Поправлюсь!" Тоже дурак умного учит, отколь солнце всходит.
Послушался брехуна-то! Поправит тебя доска сосновая, пра-аво!.. Что же это в
Ялте в этой самой народ не помирает, что ли? Да это со всего бы света
понашли-понаехали! Один, что ли, ты такой? - кричала Федосья.
- Пущай погуляет, ему что? Все одно без дела болтается, - остановил ее
Фома.
И Никишка пошел.
Пришел он обратно через четыре дня, синий, страшный, худой. На дороге
он попал под дождь, промочивший его до нитки, заболел лихорадкой, схватил
кашель, увидел, что не дойти ему до Ялты, и повернул назад.
Он улегся на печь, укрылся тулупом, слушал однообразное, как лязг
железных цепей, ворчанье матери, кашлял и думал, что теперь ему не жить.
- Будет уж тебе, не долдонь! - хрипло кричал он матери из-под тулупа. -
Все равно уж теперь!.. Умру я скоро!


VI

Это было в ясное погожее утро, часов в девять.
Фома только что вернулся с обхода леса и, сняв картуз, сидя на бревне
около избы, глубокомысленно разглядывал рыжие сапоги, на которых остались от
росы черные мокрые пятна.
Федосья полоскала белье на реке, и стук ее валька круглыми упругими
волнами далеко расходился над водою.
Никишка, по обыкновению, лежал, но не в избе, а на "нашесте". Он
пристроил к солнечной стороне крыши площадку из досок, настелил туда соломы,
накрыл ее одежей и, забравшись, вылеживал там целые дни. А дни наступили
сухие и жаркие; был конец июля.
Фома думал, стоит ли сегодня ехать осматривать вчера поставленные
вентеря, или не стоит; Никишка думал, удастся ли ему дойти до Ялты, или не
удастся; вдруг издали, из кустов тальника, донесся до них молодой, сочный
женский голос и раскатистый мужской смех. Фома насторожился. Раздвинулись
ближайшие ветки, и на поляну выбежала одетая по-городскому девушка, а за ней
мужчина в форме почтового чиновника из начинающих.

Мамашенька бранится,
Зачем дочка грустна,
Она того не знает,
В кого я влюблена, -

бойко запела девушка и, докончив куплет, звонко кинула Фоме:
- Дражайшему родителю наше почтение!
- А, дочка! В кои-то веки притить изволили! - в тон ей ответил Фома,
поднимаясь и снимая картуз.
Она была вся свежая, молодая, красивая и гибкая, на ней было светлое