"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Счастье (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

платье с кружевными оборками и шнурками, на голове - размашисто спущенный на
ухо вязаный красный платок и в руках маленький цветной зонтик.
Это была уже родная дочь Фомы от Федосьи. Вышла она вся в него,
веселая, живая, краснощекая, с серыми задорными глазами, рыжеватыми волосами
и прямым носом.
Жила она с пятнадцати лет в городе в горничных, теперь ей было около
двадцати.
- Федосья! - закричал Фома в сторону реки. - Мотя пришла.
Он расцеловался с дочерью и недоумело протянул руку чиновнику; тот
приподнял фуражку и поздоровался.
- Ты, папаша, его не бойся, это ему в лесу жутко стало, а то ведь он не
кусается. Это жених мой, - отрекомендовала она чиновника.
Жених был крепко сложенный, обрубковатый парень с необросшим толстым
лицом и красными руками, выходившими из коротких рукавов тужурки.
- Ишь ты! - одобрительно протянул Фома; он хотел добавить: "Кого
подцепила!" - но удержался.
- Пришли мы за родительским благословением навеки нерушимым, -
продолжала бойко отчеканивать Мотя, играя смешливыми глазами, - только это
ты нам после дашь, а теперь чаем напой, а то шли мы долго и заморились.
- Ишь ты, дело-то какое! - довольным тоном заметил Фома, и по лицу его,
теряясь в густых усах и бороде, поползла детски-блаженная улыбка: жених с
кокардой и серебряными наплечниками ему положительно нравился.
Никишка лежал наверху и наблюдал, какими здоровыми и жизнерадостными
были Мотя с женихом. "Сто лет проживут", - подумал он про них, и ему стало
больно от зависти и хотелось провалиться куда-нибудь, чтобы его никто не
заметил.
Но его заметили.
- Больной, что ли? - тихо спросил, кивая на него головой, жених у Моти.
- А, братец мой любезный! - направилась к нему Мотя. - Умирать
собираетесь?
Никишка грустно улыбнулся, потом худыми руками поднялся на "нашесте" и
привычными движениями длинных ног спустился вниз.
- В Киеве-то был? - безжалостно-иронически спросила Мотя.
- В Киеве был, а вот в Ялту хотел дойти, не дошел, простудился, - глухо
ответил Никишка, глядя в землю.
- В Ялту! Тоже не дура, ишь куда захотел! У нас в прошлом годе барышню
тоже в Ялту возили, чахотка была такая, как ты, - подбрасывая зонтиком,
припомнила Мотя.
- Ну? А оттуда какая приехала? - спросил Никишка с живейшим участием.
- Оттуда? - переспросила с усмешечкой Мотя. - Оттуда не повезли, там и
схоронили.
Никишка больше ничего не спрашивал: для него теперь сразу стало ясно,
что он умрет, и, с ненавистью взглянув исподлобья на красного жениха Моти,
он повернулся, кашлянул в руку и побрел по узкой тропинке в глубь леса.
Без шапки, в опорках, надетых на босые ноги, длинный, узкий, жалкий,
окончательно пришибленный, он шел среди роскошных от дождей зеленых кустов
орешника и черемухи, шел и тупо глядел в землю.
Киев, Ялта - все, от чего он ждал спасения, разлетелось прахом. Точно
это был гриб-дождевик, круглый и полный, но ударили по грибу палкой, и он
превратился в душную пыль.