"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Счастье (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Теперь уже ничего не оставалось у Никишки, никаких надежд.
Ему представилось, как лежит он в гробу мертвый, но чувствующий, как на
нем кишат черви, обгладывая кости, и он все это слышит, и ему больно и
душно, но он не может пошевельнуться.
Почти на самой тропинке лошадиный череп, с длинными желтыми зубами и
черными впадинами глаз, мирно покоился под кустом смородины. Он видел этот
череп и прежде, но теперь ему показалось, что в черепе сидит смерть и
стережет каждый его шаг, глядя сквозь темные впадины.
Он похолодел, остановился и несмело толкнул череп ногой; череп лениво
повернулся, сверкнул оскаленными зубами, а под ним, на мокрой земле,
закопошились козявки. Смерть глядела теперь на него через одну глазницу и
как бы говорила: "Оттолкнуть меня хочешь, нет, не оттолкнешь! И мать, и
отчим, и сестра, и жених ее будут жить, а ты умрешь".
Ему сделалось страшно и хотелось уйти, но кругом был лес. За передними
дубами и кленами виднелись сквозь зелень еще другие, потоньше, за этими еще
и еще...
Никишке показалось, что он в клетке и что деревья - спицы клетки, что
сколько бы он ни шел, он не уйдет. Он безнадежно оглянулся кругом и сел на
упавшую от бури ветлу. Ветла была старая, наполовину гнилая, так что от
ствола в нижней части остался только тонкий слой коричневой древесины,
покрытый корою. Но ветла хотела еще жить; она вцепилась в землю жидкими
сучьями и, шурша белесыми повисшими листьями, не сдавалась. Соки шли еще по
тонкому слою древесины, их было мало для всех ветвей, но они были, и дерево
жило, жило, готовясь к смерти.
Никишке это показалось слишком похожим на него самого. Ему стало
неприятно и досадно; он встал с ветлы и пошел по тропинке дальше, пока не
наткнулся на широкий почерневший дубовый пень.
Перед самыми глазами его проскользнула в воздухе с громким писком
синица; кругом раздавались тоже какие-то лесные голоса: шум листьев, гудение
пчел, и все это в общем отразилось в его душе, как досадная стая летучих
мышей.
Он сел на пень, и руки его опустились между колен, костлявые, узкие,
нерабочие.
Внимательно и долго рассматривал Никишка свои руки. Ему было противно
все его худое, истощенное тело, но руки больше всего: они лишали его
возможности работать, жить так, как другие. Чем больше он смотрел на них,
тем больше накоплялось в нем жалкой, слезливой злобы, и, откачнувшись, он
неожиданно для самого себя плюнул на них с размаху.
Он сидел, нагнувши голову, смотрел, как с пальцев стекала, вытянувшись
в нитку, слюна, и думал: "Почему я умру, а они будут жить?"
Перед ним выросла, играя красными тонами щек, обрубковатая крупная
фигура жениха Моти. В ней все было плотно прилажено и сбито: и широкая
грудь, распиравшая тужурку, и бычья шея, и мускулистые руки, выходившие из
рукавов.
Отчего же одному дано много, а другому ничего?
Исподлобья взглянул он вверх, точно желая там найти отгадку; но там
зеленели листья и синело небо; и листья и небо были далеки от него, полны
собою и безучастны.
Никишка почувствовал, что он один, что он никому и никуда не нужен и
что он неминуемо скоро умрет.