"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Счастье (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

допускать в лес только монахов немноголюдного, тоже "архиерейского"
монастыря, а весь прочий люд изгонять без милосердия. И он, насколько
хватало его на двести десятин лесу, свято исполнял свои обязанности:
вытуривал баб, приходящих за грибами и ягодой, безжалостно гонялся за
мальчишками, вырезавшими удилища из черемухи, и вдохновенно ругал мужиков,
если захватывал их за порубкой. За все это он получал от старого
монастырского игумена о.Никона четыре рубля в месяц деньгами и необходимые
для жизни припасы натурой.
Жил он в лесу лет пятнадцать, привык к нему и если ходил из него в
соседнее село Загрядчину, то только затем, чтобы выпить водки.
Теперь он тоже был немного навеселе, но на самом законном основании:
разве можно было брести в холодной воде и не согреться водкой? Он ехал,
ощущая приятную теплоту в желудке, и думал, что когда они приедут домой, то
рыбу он отнесет к о.Никону и получит за это гривен восемь; половину он
отдаст, по обыкновению, Федосье, а половина будет все-таки его и пригодится
для Загрядчины.
И оттого, что он думал нечто приятное, толстое и рябое лицо Федосьи
казалось ему тоже приятнее, чем оно было на самом деле, и он с большим
хладнокровием слушал, как она пилила воздух скрипучими звуками своего
ворчанья.
Наклонившиеся над водой камыши недовольно шуршали длинными листьями,
когда Фома задевал их веслом, примостившиеся между ними лягушки опрометью
кидались в воду, краснозобая тростянка, начинавшая было свою немудрую
мелодию, перелетала дальше, а лодка высоко забранным носом бойко подвигалась
вперед, и вода мерно хлюпала, ударяясь об ее дно.
Заря уже догорела, и облака покрылись пеплом. Искристый блик на носу
Фомы тоже потух.
Теперь Фома стоял большой, темный и сутулый, и отражения в воде от
кряжистых матерых дубов были тоже темные и большие.
Одним взмахом весла он встряхивал задумавшиеся красивые пятна, и они
дрожали и морщились от недовольства и испуга. Проходила по ним и далеко
уходила лодка, а пятна все тревожно колыхались и никак не могли найти своего
прежнего места в воде.
Федосья бросила уже бредень и перебирала плещущуюся в ведре рыбу. Под
корявыми руками ее копошились скользкие лини, пузатые речные караси, щурята.
Большая, фунтов в десять щука лежала отдельно, прикрученная под жабрами
бечевкой.
- А ведь он восемь гривен-то, пожалуй, не даст? - скрипнул по воздуху,
как кремень по стеклу, тонкий голос Федосьи.
- И думать не моги, - торопливо отозвался Фома. - Полтинник даст.
- Подавиться ему полтинником! - вознегодовала Федосья. - Фунтов семь
мелочи одной да щука... Щука-то, она ведь не какая-нибудь!.. Ты ее отдельно
клади... Тоже сказал: полтинник!
- Может, и больше даст, - добродушно согласился Фома.
- Нешто из-за полтинника мокли-то цельный день?
- Ну ладно, может, и шесть гривен даст.
- Ты погоди, давай сочтем, - заволновалась Федосья. - Если щука сорок?
- Тут она посмотрела испытующе на Фому; Фома качнул утвердительно головой. -
Щука сорок, а мелочь, ну, скажем, тридцать, это сколько будет?
- Ну, семь гривен, - ответил Фома.