"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. В грозу" - читать интересную книгу автора

И он опять оставался.
Правда, расставшись, наконец, с нежданным гостем, Максим Николаевич
спешил подняться в гору и был весь в смутной тревоге, когда подходил к даче.
Входная дверь не была заперта, но Ольги Михайловны нигде не было. Он
догадался: пошла за доктором.
Он вошел в комнату Мушки. Там, в полумраке (ставни были затворены),
едва различил глаз белевшее лицо девочки на кровати.
- Мушка! Голубчик!.. Что с тобою?.. - негромко сказал Максим
Николаевич.
Мушка молчала.
Она смотрела на него нелюбопытными белыми глазами, изредка мигая
ресницами, и молчала.
- Мушка! - громче позвал Максим Николаевич. - Мушка, ты меня видишь
ведь, - чего же ты молчишь?
- Не приставайте, - тихо сказала вдруг Мушка, а сама смотрела
безразличным взглядом.
Только теперь вспомнил Максим Николаевич, что термометр их показывал
больше только на три десятых, и испугался. Это был испуг, сразу его
пронизавший. Он даже понять не мог теперь, как это случилось, что он, видя
смертельно бледное лицо Ольги Михайловны, даже не догадался, что Мушка
больна серьезно. Он даже вслух сказал горестно:
- Как же я так?.. Как же я мог уйти с этим?..
Он приложил руку к голове девочки, - показалась не так горяча голова.
Подумалось: - Должно быть, упала температура... Иначе она и не сказала бы:
"Не приставайте"... И появилось спокойствие: уверенность в том, что
опасности нет, что завтра, может быть, оправится Мушка.


9

Врач городской больницы Шварцман, - пожилой, седобородый, склонный к
полноте, - которого Ольга Михайловна умолила подняться с ней на гору, имел
мягкий голос человека, которого некстати обеспокоили, но который воспитан,
вежлив и извиняет. Говорил он неторопливо. Черные глаза, с тусклым блеском,
долго глядели в лихорадочно блестящие белые глаза девочки. Ставни отворили,
и от света она часто мигала.
- Как ее зовут?.. Кажется, Маруся?.. Ты меня узнаешь, Маруся?
Мушка молчала.
- Маруся!.. Ну ответь же!.. Ты ведь знаешь, это - доктор... - заспешила
Ольга Михайловна.
Мушка досадливо и брезгливо, но утвердительно мигнула ресницами.
Шварцман взял ее руку, вынул часы, потом озабоченно качнул головой.
- Сто двадцать? - спросил Максим Николаевич.
- Нет, все сто сорок! Живот болит, Маруся?
- Нет, - сказала вдруг Маруся.
- Горло?
- Нет.
- Что же болит? Голова?
- Да.
- А ноги болят?