"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Жестокость (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Все прицелились в тех, а унтер в нашего Карла... А Карл как крикнет:
- Долой господ!
Тут же унтер сразу:
- Пли!
На левый бок Карл упал... Потом повернулся ничком... Тут же... Он не
мучился... Нет... Нисколько...
- Оказался унтер этот порядочный человек! - отозвался голос отца, -
глухой и мало похожий на его голос...
Мать заплакала тихо...
- Ян? - догадался он, маленький, и слез с лавки. - Ян? - и крикнул
громко: - Это ты, Ян?
- Шш!.. шш!.. шш!..
Зашикали на него кругом испуганно, но рука Яна нашла его, и он,
маленький, тут же влез к нему на колени и прижался губами к его губам и
зашептал ему на ухо, весь в слезах:
- Я им покажу, постой!.. Я им покажу!
Он был и тогда крепко сбитый бутуз, и Ян, спуская его с колен на
земляной пол, потрепал его по тугой щеке и проговорил тихо:
- Покажи, покажи!
Скоро он ушел, боясь рассвета, и ушел навсегда. Никто потом, сколько ни
ждали они трое, не пришел сказать, где убили его драгуны или казаки, и
нашелся ли и для него, как для Карла, порядочный унтер, чтобы убить с одной
пули в сердце.
Как долго, упорно, упорнее отца, даже матери, ждал он письма от Яна из
Англии, Франции, Америки, - мало ли свободных стран, куда он мог уехать, - и
когда он начал учиться, он подолгу мечтал над картами обоих полушарий о том,
где и кем теперь может быть Ян. И читал ли он об охоте на китов в океане, он
представлял себе ловким гарпунщиком, опытным морским волком Яна; читал ли он
о бое быков в Севилье, Ян представлялся ему пикадором или матадором... Но и
золотоискателем в Клондайке мог быть Ян, - а письма... письма просто не
пропускают русские жандармы.
Учился он в Тальсене, жил на квартире у фрау Шмидт, неизменно кормившей
его вкусной и сытной рыбой - штреммингами и супом из телячьих костей, за что
отец, опять уже взявший в аренду мызу в приходе Рысиня, привозил ей масла,
кур и ржаной муки.
Была какая-то торжественность во всем укладе жизни этого маленького
заштатного городка, где все улицы были чистенько мощены, все дома с
мезонинами и под черепицей, в чинном немецком стиле; где по одной стороне
улицы гуляли девицы, а по другой молодые люди, и если появлялась
какая-нибудь парочка, то все знали, что это - жених и невеста... Где вывески
были или строго-немецкие, или мило-латышские, и только две были по-русски:
на воротах постоялого двора охрой по белому было наляпано на одной половине
"ночь", на другой - "лех", что вместе означало "ночлег", да над одной
грязной бакалейной лавчонкой на окраине было начертано: "Продажа овса,
дехтя, керосину и продчих лакомств".
И в училище, где преподавали по-русски, псалом перед учением пели хором
под руководством пастора Казина, так как все были протестанты.
Он поступил было на почту, когда окончил школу, но скоро началась
война. Что война эта кончится для России революцией по примеру японской,
стало видно уже на второй год, но многие говорили об этом еще и раньше,