"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Младенческая память (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

вспоминаю... Это значит, я в первый раз тогда, будучи двухлетним, ощутил во
всей полноте, какая человеку доступна, свою личную смерть именно как
растворение в чем-то: из тебя выходит твое и в тебя отовсюду (это главное)
входит не твое, чужое, постороннее - скажем, стихия... Растворение в
каких-то молниях, зеленых и желтых...
Любопытно, что я несколько раз потом тонул, так уже в возрасте
десяти-двенадцати лет, - ведь до того тогда купались летом, что непременно
судорогой руку сведет или ногу, - но это в какое-то мутное пятно слилось:
невозможно уж разобрать, где, когда именно тонул и как спасся... А вот
маленький миг, ведь миг всего, его и передать нельзя: до того он был
короток, как видите, остался, и забыть его никак нельзя.
- Не потому ли вы сделались и гидротехником? - пошутил я, наливая ему
новый стакан чаю.
- А может быть! - тут же согласился он. - Может быть, повлияло это...
Еще в то же время и в той же речке (это не река была, а всего только речка,
и не носила она никакого названия) утонул наш Нептушка... Это была собака
большая, рыжая, кудлатая... Сенбернар?.. Может быть... Нет, едва ли...
Откуда же у нас мог взяться сенбернар на глухом хуторе?.. Дворняга, конечно,
но большая... Когда меня ставили наземь, я пытался до его спины дотянуться
рукой, но не мог дотянуться, хотя и на цыпочки становился... А глаз его в
это время, темно-коричневый, близорукий, приходился вровень с моим глазом,
потому что он обнюхивал мою шею, и нос у него был холодный.
Я на нем часто катался: нянька просто сажала меня ему на заплечье, но
рук своих не отнимала, и он пройдет, бывало, со мной, не спеша, шагов пять,
пока я не закричу... Так вот он тогда же летом пропал ночью. Утром уж его
никто около дома не видел. А вечером нянька моя, девка с деревни, гуляла со
мной по берегу речки, между лопухами, и я увидел его в воде, около берега...
Он был очень старый тогда: клыки у него выпали, брыжи висели, как жабры...
Теперь мне кажется, что ночью он подошел к реке напиться и тут как раз был
параличом разбит...
Это была первая моя жалость не к себе самому: утопший Нептушка! Я
помню, как я плакал, когда его закапывали, и отталкивал руками серого
бумажного коня с выдранным хвостом, которым нянька хотела меня развлечь или
утешить... Уши у этого коня тоже были оборваны, конечно...
Но вот в осень этого же года я помню и свой восторг, совершенно ни с
чем впоследствии не идущий в сравнение: восторг и даже гордость от своей
удачи... Это, видите ли, простая яблоня, дичка, росла на краю нашего сада, и
когда мы под нею сидели с няней... Аришей, Аришей звали эту мою няню, -
совершенно засиял Ефим Петрович. - Так вот, когда мы с Аришей сидели, я
разгребал палочкою листья палые и нашел яблочко - светло-желтенькое, с
темной родинкой, совсем спелое, вкусно-е необычайно!.. Ничего уж больше в
жизни не встречал я вкуснее!..
Радость была в том... Нет, сильнее - восторг, а не радость... Восторг
был в том, что это я, я сам, а не няня, нашел не цветное стеклышко, не
гвоздик какой-нибудь ржавый, не камешек пестренький, не букашку
какую-нибудь, не цветок, а то, что можно съесть: яблоко!.. Можно съесть, не
спрашивая об этом няньку и от нее не скрывая, не опасаясь, что она вырвет у
меня изо рта, бросит наземь, затопчет ногами с отвращением...
Мало ли что приходилось брать в рот в возрасте двух лет!.. Ведь все
надо было исследовать на вкус...