"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Утренний взрыв (Эпопея "Преображение России" - 7)" - читать интересную книгу автора

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Над новой огромной картиной "Демонстрация перед Зимним дворцом" Алексей
Фомич Сыромолотов работал в своей мастерской в Симферополе, перевезя сюда
холст, начатый в Петрограде, притом работал так неотрывно, как это было ему
всегда свойственно.
Хотя к октябрю 1916 года уже исполнилось ему шестьдесят лет, но он был
еще очень силен и телом и духом. Он даже сказал как-то своей
двадцатидвухлетней жене Наде, урожденной Невредимовой:
- Могу тебе признаться, что я, как это ни покажется кому-нибудь
неестественным, ничего пока еще не потерял из всех своих качеств
художника... Разве мне нужны, например, очки? Ведь нет же, ты это знаешь!
Все воспринимаю ярко и точно, как и сорок лет назад, и рука вполне тверда...
А? Тверда или нет? Хочешь убедиться? Надевай пояс!.. Впрочем, нет, не пояс,
- он может порваться, - а лучше длинное полотенце вместо пояса.
- Зачем это? - спросила Надя и поглядела на мужа пытливо, хотя уже
догадывалась, что он хочет на ней же самой показать, насколько крепки еще
его шестидесятилетние руки.
Тонкая в талии и стройная, она была не ниже ростом коренастого Алексея
Фомича. Незадолго перед тем она взвешивалась, и в ней оказалось почти четыре
пуда.
- Это уж мое дело, зачем! Доставай полотенце, тебе говорю!
Сыромолотов глядел на нее притворно строго, Надя же на него с несколько
лукавым прищуром светлых круглых глаз; потом стремительно и в то же время
как бы без малейших усилий тела подошла к комоду, выдвинула нижний его ящик,
достала полотенце и завязала его на талии тугим узлом.
- Крепко? - спросил Алексей Фомич и сам еще туже затянул узел.
- Не-ет, не под-ни-мешь! - протянула Надя шаловливо, как девочка.
- Раз, два, три! - скомандовал самому себе Алексей Фомич, став за ее
спиною и берясь за полотенце правой рукой.
И вдруг она очутилась над его головой, и он, торжественно шагая,
прошелся из одной комнаты в другую, неся ее на правой руке, согнутой в
локте, а левую уперев для равновесия в свой бок.
Когда он опустил Надю, она захлопала в ладоши, вскрикивая:
- Браво! Браво, Алексей Фомич! Браво!
Она не называла его иначе, как по имени-отчеству, не могла от этого
отвыкнуть; и в то время, как он не перестал и на втором году супружества
любоваться ею, она не перестала по-девичьи восхищаться им,
художником-силачом.
Здесь, в Симферополе, жил еще ее дядя Петр Афанасьевич Невредимов, в
доме которого она выросла и которого называла, как и все ее братья и сестры,
"дедушкой", а тому было уже теперь восемьдесят восемь лет. Он был весь
белый; голова его тряслась при ходьбе и при разговоре, а тело, хотя и
высокое, казалось совсем легким, почти прозрачным.
Рядом с ним Алексей Фомич не мог не считаться не только молодым, даже
молодцеватым: ведь ни в его густой гриве на объемистом черепе с широким
крутым лбом, ни в его подстриженной клином русой бороде не было еще седых
волос. При виде его каждый говорил: "До ста лет доживете!" - на что Алексей
Фомич отвечал серьезно: "Я и сам полагаю, что не меньше".