"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Лютая зима (Эпопея "Преображение России" - 9)" - читать интересную книгу автора

ухлопают, как мух, а мы даже и знать не будем: за что же это нас, а?
- Ага! - торжествующе протянул в его сторону палец Аксютин. - Вот так
же, как вы не знаете, так же точно и цари, которых уже ухлопывают сейчас
понемногу, ухло-опывают и вот-вот ухлопнут, - так же точно и они не знают.
Но еще меньше, разумеется, знают об этом солдаты наших рот, которых мы же
поведем на убой.
- Господа! - решительно ударила толстой рукой по столу Анна Ивановна. -
К черту идите с этой кладбищенской философией в конце концов! Чему она
поможет, хотела бы я знать? Разве вы не знаете, откуда и как война? Она -
стихийное бедствие. Значит, надо идти затыкать собою всякие там бреши, и
все. А вот зачем немцы ограбили в Вильне икону польскую, якобы чудотворную,
Острабрамской божьей матери и к себе в Берлин повезли, этого я уж совсем не
понимаю. Прочитала я это в газете и хохотала до упаду.
- Что же тут смешного? - удивился Аксютин. - Вы думаете, что на этой
иконе не было ни золота, ни бриллиантов? Наконец, в Германии тоже ведь
сколько угодно католиков. Не беспокойтесь, икона эта будет и там приносить
кое-кому солидный доход. Как же было ее не вывезти к себе... вместе с
зубрами из Беловежской пущи? Ведь Германия должна быть превыше всего?
- Скажите, а о зубрах наших вы не жалеете? - вдруг тяжело глянул на
него Хрящев.
- Признаться, на что мне они? Мне было ни тепло, ни холодно оттого, что
они где-то там бродят по Беловежской пуще... Буду я жалеть о каких-то там
зубрах, - усмехнулся Аксютин. - Для чего они там береглись? Для царской
охоты?
- Нет у нас патриотизма! Ни у кого из нас нет ни малейшего патриотизма,
а воюем мы с величайшими патриотами, - горестно сказал Хрящев. - Я от
кого-то слышал такой факт: три солдата немецких, простые рядовые, отрезаны
были от своих и залегли в воронке. Залегли и стреляют по нашим, и все трое
оказались меткие стрелки, целый день стреляли, пока патроны были, и человек
двадцать наших убили, пока их, наконец, не окружили и не кинулись на них в
штыки. Так воевать могут только те, которые...
- Страдают манией величия, - подсказал Яблочкин.
- А почему мания величия? Откуда она взялась у немцев? И почему ее нет
у нас? Вот в этом-то и весь вопрос! Нет у нас почвы для патриотизма, а для
народной гордости тем более! Как может победить такое государство? Как может
победить государство, в котором полтораста народностей? Ассирия когда-то
представляла такой потоп народностей, отчего и погибла; погибнет и Россия.
- Ни в коем случае не погибнет! - весело отозвался Аксютин.
- Пространство спасет? - полувопросительно сказал Кавтарадзе.
- Нет, вот эта самая разноплеменность! Россию есть за что уважать,
гораздо больше, чем немцы уважают Германию... Уважать вот именно за "смесь
племен, наречий, состояний"... У России после этой войны прекраснейшее может
быть будущее. Превосходнейшее. Завиднейшее для всех!
Это было сказано с таким увлечением, что Анна Ивановна тут же
предложила всем выпить за прекрасное будущее России, но после этого Ливенцев
сказал, улыбаясь:
- Говорят, что история повторяется. Кое-какие основания так говорить
имеются. Десять лет назад из этого же самого Херсона я уезжал, и тоже в
Одессу, в запасной батальон, чтобы оттуда с маршевою ротою двинуться на
Дальний Восток. Я не попал на Дальний Восток, но речь не о том. Десять лет