"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Свидание (Эпопея "Преображение России" - 17)" - читать интересную книгу автора

кивнув ему головой, Ливенцев. - Прочитал недавно в старом историческом
журнале о том, как приезжал Дидро, - энциклопедист Дидро, - в Россию при
Екатерине. Между прочим, он запродал тогда и свою библиотеку России, но с
тем, чтобы ее вывезли из Франции только после его смерти. И вот, представьте
себе такую картину, как истый галантный француз, хотя и Дидро, сидит он в
кабинете Екатерины Второй, говорит с ней о высоких материях по части
управления обширнейшим русским государством, а сам гладит руками колени
северной Семирамиды или Мессалины, как вам будет угодно. Но вот аудиенция
окончена, - он уже достаточно утомил августейшую слушательницу своей
беседой, раскланялся и вышел из кабинета, но тут, в приемной, встречает его,
материалиста, ученый немец на русской службе, член российской Академии -
знаменитый математик и набожный человек Леонард Эйлер, - старик в белом
парике, в расшитом, как ему подобает, камзоле, со звездой, если не с двумя,
и протягивает безбожнику Дидро листок с формулой: "Вот вам доказательство
бытия божия!" Дидро посмотрел на эту формулу, улыбнулся, отдал бумажку
старику обратно и ушел. Если вам угодно, я могу изобразить эту формулу, -
вот она. - И, очень быстро вынув из бокового кармана записную книжку с
карандашом, он написал:

(a - 1 - b^m) / Z = X

и спросил Матийцева: - Как вы отнесетесь к такому доказательству бытия
божия?
- Начну с того, что ничего в этой формуле не понимаю, - добросовестно
подумав, сказал Матийцев.
- Присоединяюсь к вам, - весело взглянул Худолей еле скользящим
взглядом по загадочной формуле. Зато долго рассматривала эту бумагу,
исписанную черточками, Таня, и Ливенцев начал было, судя по его взлетевшим
бровям, надеяться, что вот она скажет что-то, однако она только вздохнула и
протянула ему книжечку обратно совершенно безмолвно.


5

- Так же точно как Эйлер, другой ученый любил повторять, что большой
палец на его руке не устает говорить ему о бытии божьем, и вообще, что ни
барон, то свежая у него фантазия, - говорил, пряча книжечку, Ливенцев. - А
Гальтон, - англичанин, - едва ли вы слышали о нем, - занялся, чем бы вы
думали? Исчислением, сколько на миллион англичан приходится людей
посредственных, даровитых, талантливых, очень талантливых и, наконец,
гениальных, а также в нисходящем порядке: пониженных умственных
способностей, слабых, очень слабых и, наконец, идиотов. Это было еще до
мировой войны, Англия процветала, жила в достатке, сосала молочко своих
колоний на всех континентах и океанах и занималась боксом. Все там было
независимо, устойчиво, и никаких катаклизмов не предполагалось, и Гальтон
действовал на основании точной статистики.
- Что же у него получилось? - полюбопытствовал Матийцев, договорившись
с официантом насчет обеда Ливенцеву.
- Получилось, прежде всего, с большой катастрофичностью: на миллион
англичан - один круглый идиот и один гений! Об идиоте спорить не будем,