"Виталий Сертаков. Рудимент " - читать интересную книгу автора

навестила сына в понедельник и он сумел забыть воскресный эпизод. Но я не
забыл. Я пришел к выводу, что с гиеной надо покончить. Пусть убирается из
нашего отделения. Пусть надолго заболеет.
Или сдохнет.
Марина всячески меня избегала, но никуда не могла деться от своих
профессиональных обязанностей. За день я четырежды успел передать ей, что
приходило ко мне в голову. Странное дело! Она слушала и точно не слышала
моих слов. Точнее сказать, слушала их не внешними ушами, а каким-то другим
органом, спрятанным внутри головы. И этот орган вибрировал, все сильнее и
сильнее. Как канат, удерживающий мачту парусника, в ночной шторм.
Спустя три недели Марина стояла на переходе посередине Московского
проспекта. Стояла в толпе, а потом сделала шаг вперед. Машины там несутся
под восемьдесят, когда нет пробок.
В больнице новости разносятся быстро. Я думаю, что многие тогда
расстроились, хотя близких подруг у Марины не водилось. Расстроились многие
но испугался один я.
Всего лишь три недели. Рациональная часть моего сознания упиралась: "Ты
здесь ни при чем! Ты не имеешь никакого отношения!.."
Всего лишь три недели.
Затем произошли три значительных события. Меня перевели из третьего
сразу в шестой класс. Учительницы намеревались бороться за то, чтобы я сразу
перешел в седьмой или восьмой, но у них не получилось отстоять мою ученость.
Хотя я решал задачи за восьмой класс. В учебники девятого я не залезал, и не
потому, что там ожидалось нечто невероятно сложное. Просто у меня хватало
дел и помимо школьной программы.
Одиночество понемногу отпускало меня. Я отвык от дома.
После того, как маму вторично упекли, и на сей раз в психиатрическую
лечебницу, меня навещала только тетка, и то все реже. Зато не кто иной, как
тетя Лида, сумел добиться моего перевода в Москву. Фантастическое
совпадение. Уверен, что в столице и без меня хватало своих увечных, но тетю
неожиданно разыскал соратник нашего дедушки, тоже крупный медик. Очень
старенький и почетный академик из столицы. На самом деле, разыскивали
бабушку, потому что переиздавались какие-то дедушкины труды, и его друг
решил отстоять проценты от публикаций.
Но бабушка уже не нуждалась в процентах. Старичок-академик жутко
огорчился и спросил, чем может помочь. Тетка заплакала и поведала о моих
мучениях с корсетом, о постоянных болях и все ухудшающейся ситуации с левой
рукой. Академик выяснил насчет государственной опеки, и меня увезли в
Москву. Но не за счет государства, а на деньги Фонда.
Появление Фонда и можно назвать третьим значительным событием. У них
были свои врачи. Писали диссертации про таких, как я. Они посмотрели меня и
разволновались.
- Кто придумал заковать ребенка в броню? - спросил важный дяденька
по-английски. - Вы посмотрите, что они сделали с его грудной клеткой!
Никто же не догадывался, что я понимаю. А я к тому времени понимал и
читал на французском и немецком. И потихоньку учил испанский. Но в Москве об
этом понятия не имели, в историях болезни такие мелочи не упоминаются.
Иностранная ватага довольно долго кудахтала вокруг меня, и я уразумел
крайне неприятную вещь. Меня чуть не залечили до смерти, но не со зла, а
ввиду разных методик. Просто на Западе уже лечили иначе, потому что у них