"Эфраим Севела. Продай твою мать" - читать интересную книгу автора

Устав от игры, уселись на песке. Кто-то достал из сумки
бутылку водки, откупорил, и все стали пить, отхлебывая из
горлышка и передавая бутылку по кругу. Я тоже хлебнул, обжег
гортань и закашлялся. Все рассмеялись, а один сказал:
- Не по-русски пьешь. Ты откуда сам?
Мне бы, дураку, сказать, что я из Литвы, и, возможно, все
бы обошлось, а я, глупо ухмыляясь, объяснил им, что я уже
несколько лет как уехал из России и поэтому, должно быть,
отвык пить по-русски.
- А где живешь теперь? - насторожилась вся компания.
- В Германии.
- Эмигрант, что ли?
Я кивнул.
Есть такое выражение: их как ветром сдуло. Вот именно так
исчезли они, покинув меня. И недопитую бутылку русской водки в
песке.
Русские от меня шарахались. Даже когда я ничего не
говорил, ко мне поворачивались спинами. Должно быть, слух о
том, что я эмигрант, прошел по русским группам. На меня лишь
издали поглядывали с любопытством и даже показывали пальцами в
мою сторону, но стоило мне приблизиться, становились
отчужденными и даже враждебными.
Никто меня не признавал своим. Для всех этих тысяч тел
тюленьего лежбища я был инородным телом.
Меня охватила жуткая тоска. Я лежал на песке один, и
ласковое черноморское солнце казалось мне тоже недружелюбным,
готовым сжечь, испепелить меня. Устав лежать, я бродил по
колено в воде вдоль берега и безнадежно шарил глазами по
телам, распростертым на горячем золотом песке, уже не надеясь
встретить хоть один дружелюбный взгляд.
И вдруг лицо мое прояснилось. Я увидел на песке евреев.
Женщину, мужчину и ребенка. О том, что они евреи, я догадался
не по смуглости их кожи и не по карим глазам. У болгар,
которых много на пляже, такие же лица. У этих на шеях висели
на тоненьких цепочках шестиконечные звезды Давида. Никто,
кроме еврея, это не наденет. У женщины звезда была золотая, у
мужчины - серебряная. Даже у трехлетнего мальчугана болталась
на груди серебряная шестиконечная звездочка. Они сидели на
большой белой простыне и, как и подобает евреям, кормили
ребенка. Евреи всегда кормят детей. Даже на пляже. И при этом
покрикивают на них и почти насильно заталкивают ложку в
перемазанный рот.
У меня защипало в глазах. Сердце учащенно забилось. Эти
трое были единственными, для кого я не чужой. Это был мой
народ. Мои соплеменники. Больше я уже не был один.
Я выскочил на берег и быстрыми шагами направился к ним, с
каким-то вдруг проснувшимся во мне высокомерием обходя тела -
немецкие, русские и еще черт знает какие чужие тела. Мне было
на них теперь наплевать! Я встретил своих!
Шагах в десяти от еврейской семейки я остановился. Я