"Эфраим Севелла. Клен ты мой опавший (Либретто киносценария)" - читать интересную книгу автора

Эфраим Севелла.

Клен ты мой опавший

"Э. Севела Собрание сочинений", том 6
Издательство "Грамма", Москва, 1997
OCR: Гершон. г. Хеврон.
---------------------------------------------------------------



Либретто киносценария


Этот фильм посвящается памяти миллионов женщин, на долю которых после
войны не досталось мужчин.


Это не рассказ, а фильм, записанный на бумаге. Фильм о России,
потерявшей во второй мировой войне сорок миллионов человек. Фильм о вдове, у
которой никогда не было мужа, потому что мужчины ее поколения были убиты.
Действие происходит во время войны. На маленькой железнодорожной
станции в Средней Азии формируется военный эшелон, на котором солдаты поедут
на фронт. А пока эшелон загружают амуницией, солдаты бродят по пустынной
станции и безлюдному базару, что примостился рядом с вокзалом. На базаре
два-три казаха торгуют нехитрым товаром военной голодной поры да старый
еврей-фотограф скучает у деревянной допотопной камеры под черным покрывалом
в ожидании редкого в этих местах любителя сфотографироваться. Перед камерой
растянут грубо размалеванный холст с изображением кавказской горы Казбек и
гарцующего на коне всадника, в бурке и папахе.
Среди слоняющихся по базару солдат мы выделяем одного, ничем особенно
не приметного на фоне остальных. По-мальчишески худой и угловатый. Кисти рук
торчат из коротких рукавов не по росту выданной гимнастерки, неумело
заправленной под ремень, отчего вздувается пузырем на спине. Широкие
голенища кир-
зовых сапог болтаются гармошкой на тонких ногах. На стриженой голове -
побелевшая от солнца пилотка, явно бывавшая в употреблении до него. Из-под
пилотки торчат по-детски оттопыренные уши.
Лишь одно приковывает внимание к нему. Глаза. Большие, добрые,
растерянно и удивленно взирающие на мир. И улыбка, выдающая кроткий,
застенчивый нрав.
Солдату нечем заняться, он не знает, как убить время, оставшееся до
отхода эшелона. Он купил у старой, укутанной во множество платков, казашки
тыквенных семечек в кульке из газетной бумаги, стал щелкать их, сплевывая
шелуху в кулак, хотя на базаре грязно-давно не метено.
Постоял возле фотографа, которому подвернулась удача. Казах и казашка
заказали семейный портрет. Старый еврей, суетясь, усадил их на скамью перед
холстом, и они застыли, как каменные изваяния, в своих ватных халатах, он -
в бараньей, мехом наружу, шапке, она - до бровей в куче платков, высунув
наружу широкие носы и суженные до щелок глаза. В стороне, дожидаясь хозяев,