"Эфраим Севелла. Мужской разговор в русской бане" - читать интересную книгу автора

Когда я, запыхавшись, поднялся на свой этаж, прижав к груди бутылку
молдавского коньяка и пакет с бутербродами, дверь моей комнаты была
раскрыта, и я ужаснулся при мысли, что она не дождалась и ушла. С бьющимся
сердцем заглянул я в комнату. Она лежала на спине поверх простыни на моей
кровати и спала. Не раздевшись. В платье и чулках. Только скинув с ног
туфли, которые валялись далеко от кровати на разных концах ковра.
Она была божественно хороша при свете настольной лампы, озарявшей ее
лицо с удивительно гладкой и свежей кожей, нежную шею и высокую полную
грудь, вздымавшуюся почти до подбородка при каждом вдохе. Пухлые покусанные
губы шевелились, что-то невнятно бормоча.
Не помню, как долго стоял я над ней, нелепо прижимая к груди коньяк и
бутерброды. Потом разделся и осторожно, стараясь не будить ее, прилег рядом,
поверх простыни, и она, почуяв мое присутствие, задвигалась, грузно
повернулась на бок, привалилась ко мне
и, уткнувшись носом мне в щеку, задышала ровно и тепло, как ребенок,
причмокивая губами.
Я спал и не спал. В каком-то непонятном состоянии, как в бреду, провел
я ночь, пока она не проснулась. А проснувшись, долго потягивалась,
сладко-сладко, безо всякого умысла прижимая меня бедрами, животом, мягкой и
большой грудью, доводя тем самым почти до неистовства. Потом она какое-то
время в недоумении смотрела на меня, стараясь угадать, кто я и как она
очутилась здесь. Потом рассмеялась, растянув пухлые обветренные губы до ушей
и сверкая матовой белизной ровных больших зубов.
- Кто ты, дядя? Давай знакомиться. Я - Вика, Виктория. Мои идиоты
предки назвали меня так в честь победы над Германией. О, коньяк! Ну, какой
ты умница! Глотну полстаканчика и приду в себя.
Она опрокинула в рот полстакана коньяку, крякнула, как мужчина-пьяница,
и даже губы вытерла тыльной стороной ладони.
- Вот теперь - порядок! Слушай, ты меня вчера ночью не имел? Правильно!
Что толку от пьяной бабы? Зато вот сейчас я тебе покажу класс. Честное
слово, даже самой захотелось.
Она ленивыми кошачьими движениями стала стягивать через голову платье,
и я как дурак смотрел, не шевелясь, на ее тугое, налитое тело. Дальше пошло
нечто совсем невообразимое. Я ошалел. Все же не мальчик. Под пятый десяток.
Я буквально не слезал с нее. Она меня выпотрошила до состояния полной
прострации. И, когда, уже не помню, в пятый или шестой раз, вожделенно
потянулся к ее телу, эта сытая, плотоядная и абсолютно не уставшая самка
блудливым глазом скользнула по моему бледному, с провалившимися глазами лицу
и ехидно ухмыльнулась:
- Не много ли, дядя? Так свой месячный лимит израсходуешь.
Что рассказывать. Я насладился с избытком. На много дней вперед. Уже
совсем выпотрошенный, не в силах рукой шевельнуть, лежал я тюфяком рядом с
этим свежим и порочным мясом и по привычке, из вежливости, спрашивал ее и
слушал ленивые ответы, пока не насторожился, услышав женское имя,
произнесенное ею.
- Альма. Да. Как собачья кличка. Так зовут мою маму. Честное слово.
- Альма? - переспросил я.- А фамилия как?
- Станкевич.
Я приподнялся на локте и строго, словно в первый раз видел ее,
посмотрел в лицо Виктории.