"Эфраим Севелла. Мужской разговор в русской бане" - читать интересную книгу автора

- А девичью фамилию матери... не помнишь?
- Почему не помню? Знаменитая фамилия. Мой дедушка был большой ученый.
Профессор Никольский.
Меня обожгло. Никаких сомнений больше не было.
Я еще спросил, родилась ли Виктория в этом городе и в каком году. Все
совпадало. Да и черты лица ее, чуть измененный портрет Альмы, неумолимо
подтверждали догадку. Виктория продолжала беспечно болтать, поглаживая
ладошкой мой рыхлый живот, а я не слушал, слова пролетали мимо моего
сознания.
Двадцать лет тому назад в этом разрушенном войной городе на нашем курсе
родился первый ребенок, и родителями его были избалованная красавица, редко
посещавшая занятия на факультете, дочь профессора Альма Никольская и
беловолосый высоченный студент Саша Станкевич, кроме своего роста
отличавшийся от других студентов тем, что был одет в дорогое пальто и
меховую шапку из молодого оленя, потому что отец его по тем временам был
важной шишкой в этом городе. Сашу Станкевича, единственного на всем
факультете, привозил на занятия в черном трофейном "хорхе" персональный
шофер папаши.
Все наши студенты толпились в родильном доме, когда Альму выписывали
оттуда, и одеяльный сверток со сморщенным красным личиком переходил из рук в
руки под радостные вопли, словно это был наш общий, коллективный ребенок. Из
родильного дома до персональной машины Станкевича-старшего нес на руках этот
сверток я.
Девочку назвали Викой, Викторией. В честь победы в недавно оконченной
войне. Имя это придумал я. И Альма сразу согласилась. Оснований для этого
было немало.
Дело в том, что еще задолго до того, как она выскочила замуж за
белобрысого истукана Станкевича красотка Альма Никольская, каждый раз
появлявшаяся среди плохо одетых голодных студентов в новом бли-
стательном наряде, влюбилась по уши в демобилизованного лейтенанта,
хромого после ранения в ногу, все имущество которого была инвалидная трость,
выданная в госпитале, и запасная пара синих суконных офицерских брюк галифе.
Да, да. У нее был роман со мной. Она была красива и чувственна и жадно
искала наслаждений. Почему она избрала для этой цели меня, один Бог знает.
Она отдавалась мне в пустых аудиториях на полу, в коридорах на подоконнике,
. среди руин на выщербленных ступенях упавшего лестничного марша.
Однажды я провожал ее домой пешком. Она была в коричневой норковой
шубке, пожалуй, единственной во всем городе, и ходить в ней без
сопровождающего было смертельно опасно. Из-за шубки грабители могли убить.
Под эскортом молодого офицера-фронтовика в драной шинели со споротыми
погонами обладательница шубки чувствовала себя в относительной безопасности.
В пустынном, по колено засыпанном снегом парке, где голые деревья, как
инвалиды, были нашпигованы железными осколками гранат и снарядов, Альме
вздумалось отдаться мне при свете зимней луны. Она опрокинулась в сугроб,
распахнув полы норковой шубки, как мохнатые крылья летучей мыши, и на
морозе, на ветру бесстыдно заголилась и отдалась мне, горячая, стонущая от
страсти. Я был молод и даже в такой обстановке действовал безотказно.
Почему мы не женились? Куда мне было создавать семью, нищему студенту?
Что я мог предложить Альме? Перешить мои суконные галифе в домашнюю юбку? В
те годы зарождалась советская элита, к которой мы с вами имеем честь