"Эфраим Севелла. Мужской разговор в русской бане" - читать интересную книгу автора

помоями. Там было намешано все, что оставалось на столах, когда отдыхающие
кончали есть: остатки каши и супа, ломти хлеба, не обглоданные до конца
куриные кости, рыбьи головы с голыми колючими хребтами. Это все они уносят
как свою законную добычу, чтобы скормить на ночь своим свинкам,
изголодавшимся без хозяек в холодных хлевах. А за пазухой припрятан гостинец
детишкам: ломоть сладкой булки, ломтик копченой рыбки, кусок пирога с
капустой и кончик сухой колбасы "сервелат" - что удалось незаметно унести из
столовой.
Вахтер не торопится поднять шлагбаум, и бабы привычно ныряют под него,
согнувшись в три погибели. И они не сердятся. Чего сердиться? День прошел, и
слава Богу. Скоро будут дома. Затопят печь, накормят поросят, а потом и
детишек и лягут спать в теплой избе. Одни. Мужиков нет. Не сладко. Но зато
тепло и сухо. У других и того нет.
- Чего там, бабоньки, шум был? - интересуется вахтер.
Бабы оскалили зубы в улыбках, глаза утонули в румяных щеках.
- Дык три мужика свои причиндалы поморозили.
- Да будет тебе! Все при них осталось'
- Каких три мужика?
- Из отдыхающих. Говорят, большие шишки. Вот и застудили свои шишечки.
Все это тонет в хохоте'.
- День целый парились в бане, запершись, а к ночи, одурев, надумали в
снегу поваляться, чтоб остыть ма-
ленько. Прыгнули, распаренные, в сугроб, а дверь-то бани за ними
захлопнулась. Вот и остались куковать на морозе.
- А шум-то отчего?
- Как отчего? Все врачи посбегались. А жены голосят. Как не голосить?
Все мужское хозяйство морозом прихватило.
- Ври, да меру знай!
- Все! Отгулялись!
- Да там, говорят, и морозить-то нечего было. Старые больно.
- Старый конь борозды не портит.
- Мне бы хоть обмороженного - не откажусь.
- Хватит, бабы, болтать! Ничего такого не было!
Смеются бабы. Горстью угольков рассыпались темные ватники и платки в
снежном ущелье, прорытом бульдозером. А с боков стоят, не шелохнувшись,
темные ели со снежными подушками на опущенных лапах. Фонари на железных
столбах принимают баб из одного круга света в другой.
Впереди них - две фигуры. И умолкает смех. Это Ерофей и Клава. Клава
всхлипывает. Они идут, взявшись за руки, в своей домашней одежонке. У Клавы
в руках нет ведра. Верный признак, что сюда им больше не вернуться.
Темные ватники и платки, покачивая полными помоев ведрами, обтекают эту
пару молча, как чумных, и ускоряют шаг.
Впереди - еще шлагбаум и вахтер в тулупе. Тут кончается расчищенная
дорога и светит последний фонарь над аркой, увитой хвоей, с красным
транспарантом во всю ширину:
ВСЕ ДОРОГИ ВЕДУТ К КОММУНИЗМУ
Дальше - кромешная тьма.
Бабы с ведрами снова ныряют под шлагбаум, и черные ватники сливаются с
ночной темнотой. Крепкий бабий голос затягивает песню.
Летят утки, летят утки И два-а гу-у-уся.