"Лоран Сексик. Дурные мысли " - читать интересную книгу автора

ничего не принимал всерьёз. Однажды он шепнул мне на ухо: "Хочешь постичь
тайны Науки?" Я с энтузиазмом согласился. "Ну так запомни вот что: на свете
ВСЁ относительно... Ну вот ты и стал великим ученым!"
В общем дом Старика представлял собой проходной двор в венском стиле.
Любимой моей гостьей была Мария Бонапарте. Она грациозно проходила по
коридору, приветливо целовала меня в лоб, потом не спеша поднималась в
гостиную. Глядя снизу, как она взбирается по лестнице, я постиг, в какой мир
меня забросили игра случая и божественные замыслы. Губы мадам Бонапарте
коснулись моей кожи. Я - еврейский Орленок! Наполеон, каким его увидел
Давид...
К несчастью, я должен был каждое утро являться на рабочее место.
Переносить убийственную иронию и шумное молчание Старика. Я решил покончить
со всем как можно скорее. Признаться чохом во всем. Зигмунда интересовал
только секс, и это он хотел получить от меня задаром. Я рассказывал о том,
как мастурбирую, о снах, в которых меня беспокоило, каким образом растут
груди Марии. Я говорил также о красоте моей матери. Этот поганец мог делать
с моими признаниями все, что хотел. Я расписывал млечную белизну ее горла,
красоту рук, ее точеные лодыжки, которые порою можно видеть, когда она
выходит из ванной. Я обошел молчанием лишь одно: свое проникновение в мысли
кузена Блюма. Это была мамина частная собственность. Посторонним вход
воспрещен!
Однажды утром, в августе, я лежал, как обычно, на кушетке и пытался
сосредоточиться на какой-нибудь подробности в моей жизни, которая могла бы
заинтересовать Старика. Какие-нибудь порочные Переживания, мрачные истории,
драма детства - что-нибудь, что послужило бы объяснением тому, что Старик
ошибочно именовал моими "спонтанными ассоциациями". Увы, в мозгу моем было
пусто, как и накануне и во все прошлые дни. Не осталось ни малейших следов
отчаяния, ни крупицы скрытых вожделений. Я уже готовился признаться: "Нет,
дядя, я никогда не знал, что такое несчастье. Я страдаю только по одной
причине - ничтожной по сравнению с теми, которые поверяют вам люди изо дня в
день! - от избытка любви, который меня тяготит..." Но вдруг случилось нечто
неожиданное - словно гейзер прорвался посреди спокойного моря! В моем мозгу
возникла мысль Зигмунда. О, это не был план трактата по психоанализу, это
вообще не имело никакой рациональной формы. Я бы назвал это молчанием, но
молчанием тяжким, весомым и многозначительным. В нем была усталость и
отвращение: Фрейд отчаялся разобраться со мной. Мне довелось прикоснуться к
потаенному миру мэтра.

Осознал ли он, что я вторгся в его сознание? Или просто у него возникло
предчувствие? Впервые за все время Старик сократил сеанс. Я повернулся к
нему, чтобы извиниться. Он держался за челюсть - у него был стальной протез
нижней челюсти, который он называл "чудовищем", и все в доме знали, какие
ужасные страдания это ему причиняет.
- Ты, наверно, будешь моим последним интересным пациентом перед тем,
как этот проклятый рак сгложет меня, - сказал Старик.
С течением времени его мысли становились все яснее, хотя их по-прежнему
окутывала некая дымка тайны. Но потом все-таки передо мной предстала голая
правда. Я стал совладельцем его сознания.
В конце концов я не утерпел и рассказал про встречу с Блюмом. Слушая
меня, Фрейд впервые на моей памяти вскочил; он обошел вокруг письменного