"Мариэтта Шагинян. Приключение дамы из общества (Маленький роман)" - читать интересную книгу автора

- Самое слабое в людях - это неуменье доканчивать. Я знаю, что ни один
из вас не выберется из положенья, подобного этому. Вы, Алина Николаевна,
учитесь быть последовательной. Вам следовало бы уйти отсюда к какому-нибудь
авантюристу, потому что ваш азарт в мещанской среде будет бесстыдством, в
нашей среде оригинальничаньем, и только в среде авантюристов, которым
нечего терять, он станет добродетелью. В настоящую минуту нам лучше всего
переменить разговор и докончить обед.
И эта великолепная кошка так и сделала. Мы сидели, опустив глаза,
покуда он ел, пил и как ни в чем не бывало занимал нас разговором. Он
преобразился от оживления; мне страшно было встретиться с его сияющими
глазами. И хотя он глядел на меня ласково и влюбленно, в каждом его жесте я
чувствовала прочного врага.
После обеда - одна только мысль: скрыться, не говорить ни с кем из
них, исчезнуть. Я успела одеться и выбежать на улицу, никем не замеченная.
Рим курился в золотом вечернем дыму. Красные камни ею, посвежевшие от
короткого дождика, обступили меня, как живое безумие. Я всегда боялась
этого города. Он страшен, словно покойник, живущий после смерти, - тот, кто
еще не похоронен, и в мертвом опавшем лице, как сплошь да рядом бывает у
покойников, зарождается совсем новое посмертное выражение, чаще всего
ехидное, затаенно-жестокое. Рим живет вот таким посмертным выраженьем, и
жуткие камни, измененные тушью смерти, совсем не историчны для меня, менее
всего историчны. Я побежала в лихорадке, сама не знаю зачем, к опрокинутой
арфе Ara Coeli6 и несколько минут впитывала совершенство ее неземных
пропорций. От недавней моей решительности не осталось и следа.
Азарт! Конечно, это азарт или, лучше, спорт - говорить правду. Нахалы
тоже говорят правду, да и что такое правда? Лишь то обозначение фактов,
которое известно нам с первого взгляда, ни больше ни меньше... Ах,
Екатерина Васильевна! Острая, детская тоска по родине, по родной русской
земле, по лесам и полям Измайловки внезапно стиснула мне сердце до слез, до
великой жалости к себе. Словно к матери, припасть к ней, выплакаться на ее
лоне, - знать, чувствовать, что она жалеет, примет, укроет тебя...
Я повернула к почтамту. Чиновник, порывшись на полочке, достал
знакомый синий конверт и протянул его в окошко. Он любезничал с русскими.
Италия готовилась выступить.
Екатерина Васильевна писала мне размашистым почерком:

"Дорогая детка, боюсь, что вы не совсем меня поняли. Искать тех, кому
можно говорить правду, - дело активное. Говорить правду всем - дело
пассивное. Первое укрепляет, второе может разрушить характер. Особенно это
опасно в вашем положении светской дамы: окружающие не примут (и не могут
принять) этого серьезно, потому что это неразборчиво и бесцельно; а раз так
- говорение правды у вас выродится в каприз или же в прием. Иногда за таким
приемом прячутся люди совершенно равнодушные, которым "все равно" - и
правда, и те, кому она подносится. Есть такие же люди в искусстве. Они
интересны, их вещи сразу приковывают внимание, иной раз скандал делают, но
никто в этой стадии не дает подлинного искусства - или, оставаясь на ней,
начинает уже кривляться, или приходит к ценному, преодолев эту первую
стадию.
Простите за скучное письмо. Кажется, я становлюсь вашей
воспитательницей на расстоянии. Впрочем, жизнь научит вас лучше, чем эти