"Мариэтта Шагинян. Приключение дамы из общества (Маленький роман)" - читать интересную книгу автора

прописи, похожие на стрелки семафора.
Ваша Е.".

Как она всегда права! И разве я, ринувшись без семафорной стрелки на
неверный путь, не потерпела крушения?
Мы больше не задерживались в Риме. Помню, как во сне, трехдневную
остановку в Неаполе, грязный городишко Бриндизи с заплеванной гаванью,
пропитанной запахом чеснока и смолы. Море было резко синее, бурное, с
белыми гребнями. Греческий пароход, шедший в Пирей, чуть не разбился в
Архипелаге. Нас трепало так, что семь чемоданов моих бегали в каюте,
подобно биллиардным шарам. Бабетта лежала на койке, проклиная Грецию и
особенно греков. В промежутках между приступами морской болезни она
кричала:
- Будь я дипломатом, уж я бы их, каналий, бестий, воров, купчишек...
Брать за табльдот и звонить к столу во время килевой качки! Чтоб им выжгло
внутренности этими ихними пикулями и маринадами, чтоб им... Павла Павловна,
не сметь тут сидеть. Идите к табльдоту.
- Матушка, Варвара Сергеевна, ведь еще звонка не было.
- Наплевать, садитесь до звонка. Закуску ешьте. Пикули и маринады.
Скажите, что упол-упол-ыррах-уполномочены... за заплаченное...
Несчастная Бабетта высовывалась в окошко, откуда пронзительно дуло
солью, йодом и пароходным дымом.
- Вот так они всегда, - шептала мне басом Павла Павловна, поднимаясь в
столовую, - одним воображением живут. Очень им неприятно, что за свои
деньги не могут покушать. Другой бы рукой махнул, а Варвара Сергеевна будут
себе сердечко надсаживать.
А мимо плыли, оснеженные первым снегом, безмолвные, резкие, как крик в
пустынном синем небе, вершины греческого горного мира, покинутого Людьми и
богами. И уже мы ступили на классическую землю. Бабетта, оправившись,
покупала в Пирее бочонками маслины и ящиками халву и рахат-лукум. Маленький
усатый человечек, говоривший по-русски, прицепился к нам в качестве
чичероне. Он водил нас главным образом в кофейни "для свежания".
- Я тебя так "свежу", что четыре ноги у тебя вырастут, - сказала ему
Бабетта после восьмой кофейни. - Пошел вон!
Человечек фыркнул, ощетинил усы, положил руки в карманы и не спеша
удалился от нас на пристань подыскивать новых русских. Мы съездили в Афины,
бродили по Акрополю, наслаждаясь теплыми, розовато-телесными тонами его
мраморов, и, наконец, двинулись дальше.
Поезд шел на восток. Из окон вагона мы видели живописную боярскую
Румынию с ее ободранными полями, нищенскими деревнями, одичалым и голодным
мужиком, глядевшим на нас исподлобья; с ее пустынными станциями и рядом -
блестящим Бухарестом, переполненным военными в расшитых мундирах и льющейся
всюду беззаботной французской речью. Мы видели онемеченную Болгарию,
подвергшую нас поездному бойкоту и впустившую к нам в купе немецкого
фельдфебеля. Видели Сербию, везшую нас бесплатно и собиравшую среди русских
пассажиров "на Красный Крест". Все это было ново и незнакомо: и в другое
время я с любопытством смотрела бы в окно... А сейчас страстное,
всепоглощающее нетерпенье, тоска по дому охватили меня. Никогда, кажется,
не тосковала я так о человеке. Сама не знаю, чего я ждала от этой встречи с
родиной, но сердце во мне забилось, когда, наконец, на нашей границе