"Мариэтта Шагинян. Приключение дамы из общества (Маленький роман)" - читать интересную книгу автора

Товарищ Безменов накладывал резолюции на бумажках просителей. Они были
коротки, ясны и, как мне показалось при первом знакомстве с ними, мудры
по-соломоновски. А быть мудрым на тысячу разных манер дело не легкое.
Агрослужба желдороги требует охраны для дойной козы, электроток возмущается
постановлением горисполкома за номером 113, профессор археологии предлагает
разрыть местный курган, товарищи ходатайствуют о разрешении
концерта-митинга с участием заезжего тенора Бискайского и балетной
мелопластики школы Хопкиной и прочее и прочее. Ко мне под машинку попадала
только ничтожная часть этих бумаг, та, что требовала официального ответа за
номером и с копией. Прошла неделя, а я уже стучала с бойкостью настоящей
старой машинистки. Настучав бумагу с копиями, я легко подхватывала ее левой
рукой, а правой проводила по волосам и спешной походкой шла в кабинет "на
подпись". Кроме меня, в соседней канцелярии работала еще одна машинистка в
земельном отделе. Ей тоже приходилось идти на подпись к товарищу Безменову.
Сперва мы сговаривались и, чтобы не бегать вместе, давали бумаги по очереди
друг другу. Но скоро я заметила, что она обманывает меня: забирает мои, не
давая своих, и прошмыгивает на подпись тихонько, когда я поглощена работой.
Эту машинистку звали Маечкой. Она отличалась тем, что всегда очень
громко и неумеренно вздыхала, отчего всякий раз хрустела планшетка от ее
корсета. У нее было бледное, нездоровое, припудренное лицо, накрашенные
губы, пышная прическа в кудерьках, с грязноватой лентой, охватывающей
голову и лоб. Большая, пышная, широкая в костях, вечно голодная, с жадными
голубыми глазами и напухшими губами, она имела множество поклонников и у
нас в канцелярии и в городе. Заметив ее хитрости, я стала складывать все
бумаги к ней на столик и совершенно прекратила бывать у Безменова.
Я сделала это с неприятным чувством, разбираться в котором мне было
некогда. В нашей несложной жизни посещение предисполкома и стояние у его
стола несколько секунд было праздничным событием. Так относился к этому
весь женский персонал исполкома, то же самое стала чувствовать и я. Не то
чтоб мы были немножко влюблены в каждого заведующего, - хотя впоследствии я
убедилась, что это обычная болезнь машинисток, - но мы сознавали себя
солдатами на приеме у командира. Каждая могла отличиться, и каждой этого
хотелось. Одна брала исполнительностью, образцовым состоянием бумажек,
уменьем вовремя сказать слово, подсовывая бумажку; другая - запахом духов,
пудрой, прической, шелковой блузкой; третья - надменностью, так как многие
машинистки держали себя, как принцессы, и производили этим сильное
впечатление.
Входя в кабинет, мы слышали обрывки разговора. Обычно заведующий
прибегал к нашей помощи, когда хотел ускорить уход посетителя или оборвать
его. Он звонил и немедленно погружался в принесенные нами бумаги, заводя с
нами попутные беседы и стуча карандашиком по столу. Когда же посетителя не
было, что случалось редко, нам задавались и разные шутливые вопросы, на
которые каждая отвечала по-своему. Товарищ Безменов никогда не делал ни
того, ни другого. Обычно он не сидел, а стоял возле своего стола, упершись
коленкой в стул. Его манера выспрашивать человека была неожиданная и
молниеносная. Он не терял даром ни одного мгновенья. Но у него изредка были
полосы страшной апатии, когда в его работу можно было вмешаться. Он охотно
вас тогда выслушивал, совещался с вами в мелочах, был нерешителен. Эти
минуты мозговой усталости были моими любимыми; я привыкла не бояться его в
такие минуты и говорить ему все, что накоплялось у меня на душе.