"Мариэтта Шагинян. Вахо" - читать интересную книгу автора

с бесперыми лапками, рыла напрасно жесткую землю и бормотала круглым
пестрым цыплятам, катившимся, как шарики, ей под ноги.
Неся перед собой старые руки, словно две сухие ветки, майрик Закарьян
нетвердо нашарила остродонный кувшин в углу. Из него пахло острым: здесь
хранилась молочная сыворотка для супа. Ходя из угла в угол и готовя обед,
майрик не переставала бормотать что-то себе в платок. Вахо сел у тондыра4.
- Ешь, сынок.
Сама она есть не стала, а коричневыми и сучковатыми руками,
несоизмеримо большими для худенького старушечьего тела, взяла острое
веретено, дала ему щипок, и когда, жужжа и вертясь, оно полетело к полу,
стала неторопливо прясть, горстью выхватывая серую шерсть из мохнатой
кудельки.
- Пустое говорят в деревне, сынок, - бормотанье слилось с гуденьем
веретена, - кёса5 ходит, дурной глаз ходит. Одна я знаю, как отвести дурной
глаз. Пусть называют меня мальчишки дэви-майр6. Старые люди обошли жизнь по
кругу. Старые знают, где начинается, где кончается. Ешь, сынок, отчего не
ешь?
Вахо сидел на земле, глядя перед собой неподвижными глазами.
- Суп засыпан пшеницей, - глотни раз, само запросится. Ты еще был
крошкой, когда мой покойник Сурэн выкопал в поле горшок с монетами. Он
принес его сюда на животе, держа руками и подгибаясь. Я потерла монету
землей, она заблестела, Вахо, как солнышко. Тут мы оба точно ополоумели.
Всю ночь сидели, сунув ноги в тондыр, и чесали с ним языки, что купим, что
продадим, что заведем, что посадим. Люди советовали: зарежь барана, сделай
матах7, полей богу кровью. Нет, отвел кёса наш ум, - был тут человек
плешивый и с нехорошим водяным глазом, торговал у нас горшок, а наутро ни
человека, ни горшка, ни золота.
Вахо тихо доел суп и встал с земли. Он плеснул в крынку водой и вышел
помыть. Притолока земляного жилья, - деревянная доска, вбитая в глину, -
доходила ему до мохнатой шапки. Остановясь под ней, словно в рамке, он в
тысячный раз взглянул на убогий и странный мир, курившийся перед ним
десятком сизых дымочков над бугорками рыжей и голой земли; стоявший черными
пирамидками кизяку; перебегавший дорогу от канавы к канаве длинной
блестящей водяной крысой, голубовато-черной в извивах пугливого, мокрого
тела; чмокавший внизу сонной струей родника, от которого шли вверх женщины,
шурша по камням сухими ногами в длинных белых штанах и сутулясь под
остродонным кувшином на плече.

III

- Вахо!
Осторожный кашель обдал его запахом жеваного табака. Из-за угла
подходили двое: тот, что поближе, насупил густые, с прожелтью, жесткие,
распетушенные брови. Крючковатый нос уходил под шею. Рот пропадал под
носом, тонкими остриями полумесяца поднимаясь к углам. В руках мужика был
кнут - ремешок с сухой оленьей ножкой вместо кнутовища. Следом за ним,
отдуваясь, двигался толстенный Минас, не мужик - блин на сковороде,
зарумяненный по краям и распузыренный на середине.
- Войди в жилье, Вахо! - осторожно сказал первый, выставив из-под носа
желтый, одинокий клык. - Иди и ты, Минас не бойся! Майрик Закарьян не такая