"Мариэтта Шагинян. Своя судьба (Роман)" - читать интересную книгу автора

Он молча показал рукой на родничок и отвернулся. Маро действительно
оказалась возле родничка. Она сидела на бревне, опустив руки на колени и
глядя прямо перед собою неподвижным взглядом. Ястребцов стоял возле нее со
шляпой в руке и что-то говорил ей. Увидя меня, Маро порывисто встала, а
Ястребцов замолчал. Я подошел, запыхавшись, и в первую минуту не знал, как
и чем объяснить свое появление.
- У вас галстук развязался, - сказала Маро, помогая мне в моем
замешательстве, - стойте смирно! - Тонкие руки поднялись к моему
подбородку, и, покуда Маро завязывала галстук, я заметил, что они дрожали.
Потом она снова села на бревно и посадила меня рядом.
У Ястребцова был рассеянный и элегантный вид. Он обмахивался веткой
орешника, время от времени покусывая ее своими черными зубами.
- Что же, вы видели горцев? - спросил я.
- Любезный друг, я видел нечто лучшее, - ответил он с каким-то
притворным энтузиазмом, присаживаясь к нам.
Марья Карловна взглянула на меня своим прищуренным - фёрстеровским -
взглядом и перебила Ястребцова:
- Павел Петрович говорит о технике. Павел Петрович находит, что у него
замечательное лицо, вандиковское, или гольбейновское, или что-то в этом
роде.
- Как, да неужели Сергей Иванович сам не обратил внимания на это лицо?
- Глаза Ястребцова обратились в мою сторону слегка удивленные, но очень
вежливые, подчеркнуто вежливые. Я ответил, что техник кажется мне
обыкновенным рабочим польского типа и что, вот когда он обрастет бородой,
тип получит свою законченность, а лицо потеряет тонкость. Ястребцов
снисходительно улыбнулся.
- У вас нет чутья на лица, молодой человек. О, лицо - это мелодия. Она
поет вам в уши, если вы умеете ее слушать, застревает у вас в ушах. Я
уверен, что каждое лицо поет по-своему и есть такие, предназначенные
мелодии, поющие раз навсегда кому-нибудь одному. Мы называем их "своим"
типом, "роковым" типом и так далее. Хотел бы я видеть этого белокурого
юношу в темно-красном бархатном кафтане и в берете с павлиньим пером!
- Ну, вы увидите его в воскресенье совсем по-другому - в гороховом
костюмчике и на велосипеде, - засмеялась Маро.
- Это ничего не значит, - невозмутимо продолжал Ястребцов, как бы
говоря в шутку и только притворяясь заинтересованным темой. - Вы помните,
что я говорил вам о зачарованности? Почему не представить себе этого юношу
зачарованным? Что знаем мы о себе или друг о друге? Гороховый костюмчик,
велосипед, университетский диплом, фуражка шофера - все это лишь шелуха,
шелуха и ничего более. Видимость. А под видимостью - очарованная душа,
ждущая своего отгадчика. Стоит только отгадать, и колдовство снимется, и мы
проснемся... там.
- Где? - тихо спросила Маро.
- Там, в мире реальностей. Там, о чем нам только иногда снится, - с
непостижимой, впрочем, осязательностью и яркостью. Вы заметили, как наше
восприятие утончается во сне? Уверяю вас, мы в десять раз чутче и
чувствительней к сонному образу, нежели к житейскому. Это оттого, что нам
сны приводят наши образы, нам предназначенные, в нас оживающие, а жизнь
ведет нас мимо видимостей, и вдобавок - чужих.
- Знаете, что сказал бы мой отец, если б услышал вас? - спросила Маро,