"Мариэтта Шагинян. Статьи из книги 'Литературный дневник' (1921-1923)" - читать интересную книгу автора

земная реализация оказалась пародией на свою идею, когда мистические чаяния
немногих, ставшие общедоступными и выговорившиеся в воздух, неминуемо
выродились в фальшь и пошлость, больнее всех должен был пережить это Блок в
силу своего максимализма. От боли разочарования он "потемнел", перешел к
скепсису, к насмешке над самим собою ("Балаганчик") и уже через скепсис - к
медленному угасанию всего своего существа, к черному отчаянию последних
книг.
Так истолковывает Белый ряд изумительных "моментальных снимков" с
Блока в разные дни его жизни. Повторяю: каждый снимок в отдельности
производит впечатление несомненной точности именно в силу своей простоты и
свежести: так не выдумаешь. Очень верно отметил Белый максимализм Блока (но
неверно объяснил); очень верно указан момент разочарования, момент
скепсиса, момент отчаяния (но совершенно неверно объяснены). Чтоб понять, в
чем тут неверность, обратимся к биографической схеме самого Белого.
Он - в противоположность Блоку - минималист. Его сектантский жар
избывается и обезвреживается поэтому теорией. Чаяние, воплотившееся не в
факт, а в теорию, - это попытка создать из художественного символизма -
философский символизм, то есть мировоззрение. Эту попытку проделывает
Белый, создатель символизма как своеобразной философемы; и когда
"мировоззрение" терпит крах (оказывается с одной стороны недостаточным, с
другой опошленным эпигонами), Белый приходит не к скепсису и отчаянию, а к
дополнению теории, то есть к антропософской доктрине Рудольфа Штейнера. Но
всякий минималист любит прежде всего сводить концы с концами (округлять);
поэтому Белый (в плоскости теории и опыта) сближает Рудольфа Штейнера с
эпохой "московских зорь", находя в этой последней "антропософские моменты".
Это обязывает его найти антропософские моменты и в Блоке, что он и. делает
на примере "Стихов о Прекрасной Даме"; на стр. 23 своих "Воспоминаний" он
говорит прямо:
"Всем этим я хочу сказать, что тема стихов о Прекрасной Даме вовсе не
есть продукт романтизма, а... проблема антропософской культуры грядущего
периода".
Сам же певец стихов о Прекрасной Даме провозглашается на стр. 55
"бессознательным носителем" "антропософской проблемы".
Итак, в "зорях" звучала антропософия, и семена ее трав, "как знать,
быть может, еще прорастают в Вольфиле"... (стр. 83).
Закругление полное, размашистое: от московской весны 1900 года до
диалектических разговоров в Вольно-философской Ассоциации, в которой Блок,
между прочим, почти не бывал, но духовную связь с которой Белый ему
почему-то приписывает (на мой взгляд, совершенно неосновательно и, во
всяком случае, бездоказательно).
Вы видите, что биографическая схема самого Белого очень благополучна
(ибо всякий минимализм благополучен).
До подобного же благополучия дошел бы и Блок, если б он явился не
"бессознательным", а сознательным "носителем антропософии". Но, указывая на
стр. 54 "непроизвольность", "интуитивность" зарождения первой книги стихов
Блока (его собственное признание два года назад), - А. Белый как бы
незаметным, чуть тронутым пунктиром обозначает: Блок изменился оттого, что
изменил, а изменил оттого, что никогда сам по себе не был "антропософом" -
и стихи о Прекрасной Даме лишь результат эпохального наития, лишь
физиологический отклик на совершавшиеся вокруг знамения. Я говорю это очень