"Мариэтта Шагинян. Статьи из книги 'Литературный дневник' (1921-1923)" - читать интересную книгу автора

грубо, я уплотняю невидимый пунктир Белого до нарочитой формулы, -
разумеется, этого нет в книге, и всюду проступающий, ясный и чистый образ,
строгий образ Блока сам собою побеждает всякие схемы. Но все-таки схемы
есть; и лучший способ борьбы с ними - это приведение их к грубому смыслу
формулы; тогда они из экивоков обращаются в реальность и сами себя
уничтожают.

II

Неверности воспоминаний Белого - в связи фактов, в системе, в
истолкованиях. Как раз в попытке создать ту "мутность", соединить
несоединимое, заварить кашу, - против которой с начала и до конца своей
жизни боролся аполлинический гений Блока.
Когда Белый еще юношей пишет в "Мире Искусств" свою статью о музыке
(где путает значение музыки, как нуменальной силы, с музыкой, как формой
искусства), Блок отправляет ему изумительное письмо (приведенное Белым),
где остерегает от смешения, почти кричит о необходимости разделять, а не
соскальзывать в преждевременные синтезы. Это юное письмо - пример
критицизма, почти небывалого в той среде, откуда вышел Блок. И ведь
писалось письмо в годы создания стихов о Прекрасной Даме!
Позднее, на протяжении всей книги Белого, мы встречаем все ту же,
неуклонную, суровую, почти автоматическую, до того она неизменна, - черту
реагирований Блока на всякие путаные соединения. Он не выходит из себя, не
бунтует, не устраивает истерик; но он отвергает всем существом, темнеет,
мрачнеет, "окаменевает", "говорит: нет, не нравится", "не посещает",
"страдает невыносимо от присутствия", "заболевает", "отказывается",
"отклоняет". Коллектив, соединяющий случайных и еще не нашедших друг друга
людей, - ему невыносим, он отрицает его. Синтетические замыслы
Мережковского ему неприемлемы с самого начала, оп видит их неточность. Хаос
отдельных душ (например, хаотического Эллиса) он просто отстраняет от себя,
как отстранил бы разрушающие и нескладные звуки. Белый рассказывает о себе,
что ему хотелось распяться, - то есть пожертвовать собою ради соединения
противоречивых начал, ради сближения чуждых друг другу людей, - словом,
ради вселенской гармонии; он говорит далее, что Блок этого распятия не
хотел. Но мы видим, как беспрерывно само распинавшийся Белый, окупаясь в
"разные разности" - наконец, разносил свою идеологию до такой широты, что
включенными в нее оказались "московские зори", Штейнер - и Октябрьская
революция. Мы не смеем говорить за Блока. Однако же ясно, что Блок этого
сумасшедшего соединения боялся несравненно больше, нежели безвыходного
одиночества. Вряд ли можно помочь хаосу, окунаясь в него с головой. Но
хаосу можно помочь, противопоставляя ему организованность, - то есть
оставаясь на своем месте, не впадая в истерику среди истерических, не
кликушествуя среди кликуш, не сходя с ума среди сумасшедших. И вот, на
протяжении всех общественных настроений описанного Белым ряда лет, - против
хаоса мнимой мистики, хаоса мнимой общинности, хаоса мнимой
революционности, против московских религиозно-философских ячеек,
петербургского Религиозно-Философского общества, против Мережковского и его
диалектики, - стоит одинокая, мужественная, скорбная фигура Блока со своим
коротким, решительным, ясным "нет, нет, нет"... Для того чтоб только
однажды сказать свое полное "да" - Октябрьской революции. И внезапно вам