"Варлам Шаламов. Переписка с Солженицыным А.И." - читать интересную книгу автора

вечно спорят, были, есть и будут). Но типичной такая фигура могла быть
только в 1937 году (или в 1938 - для лагерей). Здесь кавторанг может быть
истолкован как будущий Фетюков. Первые побои - и нет кавторанга.
Кавторангу - две дороги: или в могилу, или лизать миски, как Фетюков, бывший
кавторанг, сидящий уже восемь лет.
В тридцать восьмом году убивали людей в забоях, в бараках.
Нормированный рабочий день был четырнадцать часов, сутками держали на
работе, и какой работе. Ведь лесоповал, бревнотаска Ижмы - такая работа -
это мечта всех горнорабочих Колымы. Для помощи в уничтожении пятьдесят
восьмой статьи были привлечены уголовники - рецидивисты, блатари, которых
называли "друзьями народа", в отличие от врагов, которых засылали на Колыму
безногих, слепых, стариков - без всяких медицинских барьеров, лишь бы были
"спецуказания" Москвы. На градусники в 1938 году глядели, когда он достигал
56 градусов, в 1939-1947 - 52 , а после 1947 года - 46 . Все эти мои
замечания, ясное дело, не умаляют ни художественной правды Вашей повести, ни
той действительности, которая стоит за ними. Просто у меня другие оценки.
Главное для меня в том, что лагерь 1938 года есть вершина всего страшного,
отвратительного, растлевающего. Все остальные и военные годы, и
послевоенные - страшно, но не могут идти ни в какое сравнение с 1938 годом.
Вернемся к повести. Повесть эта для внимательного читателя - откровение
в каждой ее фразе. Это первое, конечно, в нашей литературе произведение,
обладающее и смелостью, и художественной правдой, и правдой пережитого,
перечувствованного - первое слово о том, о чем все говорят, но еще никто
ничего не написал. Лжи за время с XX съезда было уже немало. Вроде
омерзительного "Самородка" Шелеста
В Вашей повести блатной мир только просачивается в щели рассказа. И это
хорошо, и это верно.
Вот разрушение этой многолетней легенды о блатарях-романтиках - одна из
очередных задач нашей художественной литературы.
Блатарей в Вашем лагере нет!
Ваш лагерь без вшей! Служба охраны не отвечает за план, не выбивает его
прикладами. Кот!
Махорку меряют стаканом! Не таскают к следователю.
Не посылают после работы за пять километров в лес за дровами.
Не бьют.
Хлеб оставляют в матрасе. В матрасе! Да еще набитом! Да еще и подушка
есть! Работают в тепле.
Хлеб оставляют дома! Ложками едят! Где этот чудный лагерь? Хоть бы с
годок там посидеть в свое время.
Сразу видно, что руки у Шухова не отморожены, когда он сует пальцы в
холодную воду. Двадцать пять лет прошло, а я совать руки в ледяную воду не
могу.
В забойной бригаде золотого сезона 1938 года к концу сезона, к осени
оставались только бригадир и дневальный, а все остальные за это время ушли
или "под сопку" или в больницу, или в другие еще работающие на подсобных
работах бригады. Или расстреляны: по спискам, которые читались каждый день
на утреннем разводе до глубокой зимы 1938 года - списки тех, кто расстрелян
позавчера, три дня назад. А в бригаду приходили новички, чтобы в свою
очередь умереть или заболеть, или встать под пули, или издохнуть от побоев
бригадира, конвоира, нарядчика, надзирателя, парикмахера и дневального. Так