"Меир Шалев. Несколько дней " - читать интересную книгу автора

на судьбу многих людей. Тот, чья жизнь, так же как и моя, тесно переплетена
с вопросами "Если бы..." и "Не будь бы...", найдет в данном повествовании
достаточно пищи для размышлений.
Ведь если на минуту вообразить, что этот литейный завод в Уильмингтоне
существовал на самом деле, тогда выходит, что первый муж моей матери
вернулся бы домой в срок и меня бы вовсе не существовало на свете. Если бы я
все-таки родился, то был бы сыном другого отца, который назвал бы меня
другим именем, не спасающим от Ангела Смерти.
С детства меня занимали мысли о причудливых поворотах судьбы. Дядя
Менахем, заметив это, рассказал мне забавную историю о трех братьях: "Если
бы", "Кабы не" и "Не будь", неотступно следующих за Ангелом Сна. Крылатый
Фон Шлафф навевает на человека сон, а эти трое, наоборот, будят бедолагу и,
взявшись за руки, водят вокруг него хоровод вопросов, не давая заснуть.
Сойхер, ночной покой которого не тревожили ни вопросы, ни раскаяния и
ни угрызения совести, все повторял мне свою любимую поговорку: "А менч
трахт, унд гот лахт" - "человек предполагает, а Бог располагает". Поэтому я
продолжаю задавать вопросы и находить на них ответы, а трое братьев
продолжают плясать у моего бессонного изголовья, однако для Юдит все это не
имело никакого смысла, поскольку дочь свою она так больше никогда и не
увидела.
Итак, где-то там, в огромной Америке, живет моя наполовину сестра, имя
которой ни разу не сорвалось с губ матери, ибо, как я уже говорил, на любые
расспросы она повторяла лишь свое извечное: "А нафка мина".
Корабль, принявший на борт в Яффском порту отца с маленькой дочерью,
благополучно доставил их в Геную. Они провели несколько дней в дешевой
гостинице, насквозь провонявшей анисом, рыбой и чесноком. Из Генуи их путь
пролег в Лиссабон, затем в Роттердам, а оттуда - в Америку. Избегая
неприятного общества других пассажиров, весь путь валявшихся в своих
шезлонгах, остро пахнувших потом, рвотой и табаком, они часами прогуливались
вдоль перил, ограждавших палубу. Трофей быстро превращался в обузу, как это
нередко происходит в таких случаях. Жажда мести не была удовлетворена, а
гнев не находил выхода, поэтому вскоре лицо девочки впервые ощутило тяжесть
отцовских пощечин. Его рука била резко и быстро, поэтому никто из пассажиров
ничего не замечал, как, впрочем, и не слышал оскорбительного "пункт ви дайнэ
мамэ ди курвэ",[33] сопровождавшего каждый удар.
Позволю себе пообещать, что мы больше не встретим этого ничтожного
человека. Останься он с женой и дочерью, вполне возможно, что он стал бы
героем этой истории и другой сын, не я, рассказал бы эту историю. Поступив
так, как он поступил, этот человек устранил себя из моей летописи и тем
самым избавил меня от необходимости описывать его дальнейшую жизнь.
Что же касается бывшего возлюбленного моей матери, могу лишь сказать,
что мне неизвестны ни имя его, ни происхождение, а так как трех отцов с меня
вполне досточно, я никогда не занимался его розысками.
Только однажды, лет через пятнадцать после смерти матери, в один из
моих визитов к Наоми в Иерусалим, на улице Бейт-а-Керем она указала мне на
скрюченного древнего старика, медленно и осторожно передвигавшегося при
помощи пары деревянных костылей.
- Видишь его? Он был любовником твоей матери.
Вдобавок к потрясению, вызванному этими словами, я впервые понял, что и
Наоми кое о чем осведомлена. Откуда ей было знать, что это именно он, и