"Меир Шалев. Голубь и Мальчик" - читать интересную книгу автора

У тебя были прохладные и нежные пальцы. Когда ты гладила брата, ты
проводила мягкими, широко расставленными пальцами по его золотым кудряшкам.
"Какой же ты мальчик, Биньямин..." - говорила ты и повторяла: "Какой же ты
мальчик..." - и одинокая ямочка расцветала на твоей левой щеке. Но мой
густой черный ежик на макушке ты скребла с силой скотника, наклоняясь ко мне
с высоты своего роста: "Теленок мой маленький! Какое превосходное мясо!" И
я, с сердцем ревнивым и сокрушенным, угадывал всю меру ее любви к нему,
которую она перед тем заменила многоточием.
Потом мы рассказывали ей о событиях в школе и дома и о новой медсестре,
которую Папаваш нанял помогать на приеме, - маленькая робкая женщина,
боявшаяся его самого, его больных, его телефонных звонков и собственной
тени, - а мама угощала нас двумя толстыми кусками своего пирога с маком и
давала с собой еще один кусок, в бумажном пакете:
- Это отдайте вашему папе, пусть и он порадуется.
Мы покидали ее дом и возвращались в его дом, все еще ощущая на волосах
прикосновение ее пальцев, с каждым разом становившееся все более сильным и
жестким, и как-то раз Биньямин вдруг сказал вслух то, что я отваживался лишь
подумать, - что это следствие другой, более тяжелой работы, которой она
вынуждена заниматься "сейчас, когда она больше не работает в нашем
кабинете".
А Папаваш, послушно выполняя свою роль в следующем акте той же пьесы,
открывал пакет и совал в него и рот и нос вместе. Его веки начинали
трепетать и после недолгой и тщетной борьбы смыкались от удовольствия. Я
помню долгий вздох и его руку, которая каким-то чудесным образом казалась
решительной и неуверенной одновременно. Он протягивал нам кусок пирога, так
и не набравшись смелости его выбросить:
- Берите. С меня достаточно, что она ушла, других удовольствий мне уже
не нужно.
"Я не могу больше!" Иногда ее голосом, иногда своим, иногда - шумом
ветра в тех больших деревьях, которые, как она мне велела, растут вокруг
моего нового дома. Решила, объявила, взяла свои вещи, патефон, пластинку с
любимыми Дидоной и Энеем и их красивой прощальной песней - про себя я
называл ее "remember mе", потому что это были два единственных слова,
которые я в ней разобрал, - поднялась и ушла.
Принимая решения - "за-за" или "за-против" - по хозяйственным вопросам,
она складывала деньги, пересчитывала наличные и сбережения. Принимая решения
по поводу гостей, она пересчитывала едоков, картофелины и ножи. Но что ты
считала и складывала тогда, мама? Что считают перед расставанием?

5

Из Тель-Авива я помню немногое. Как я уже рассказывал, мы жили на улице
Бен-Иегуды, недалеко от кинотеатра "Муграби", который в те дни еще стоял в
целости и сохранности. К двери кабинета Папаваша на первом этаже была
привинчена маленькая медная табличка: "Доктор Яков Мендельсон - детский
врач".
На втором этаже, на дверях нашей квартиры была привинчена другая
маленькая медная табличка, и на ней стояло: "Я. Мендельсон - частная
квартира".
Недалеко от нашего дома было и кладбище на улице Трумпельдора, и ты