"Меир Шалев. Голубь и Мальчик" - читать интересную книгу автора

причиной ее ухода или появился потом - в наш дом она больше не вернулась.
Осталась на новом месте - на съемной квартире, на окраине квартала
Кирьят-Моше, напротив городской мельницы и пекарни. Квартирка была
крохотная, но из окон открывался бескрайний вид на запад.
Мы с Биньямином были уже юношами. Я был в десятом классе, он в восьмом,
но уже перегнал меня ростом. Тот год памятен мне не только ее уходом, но и
тем, что он сразу усвоил отвратительную привычку наклонять ко мне голову. Мы
оба предпочли тогда остаться с Папавашем в нашей прежней квартире в Бейт
а-Кереме, потому что здесь у нас были две отдельные комнаты, для каждого
своя, а там, у мамы, - всего одна и для нее. Но мы приходили к ней каждый
день и всегда в одно и то же время. Мы любили сидеть в ее кухоньке. В доме в
Бейт а-Кереме у нее была "а кихе", "настоящая кухня", - удивлялся Папаваш
алогичности ее ухода, а в Кирьят-Моше - только "кихеле", "маленькая и тесная
кухонька".
Иногда мы приходили вместе, иногда порознь. Она всегда была одна и
всегда встречала нас радушно: обнимала и гладила, обдавая нас запахами
свежего и простого мыла, и кофе, и бренди, и талька, выключала маленький
патефон - она любила слушать музыку, в особенности перселловскую "Дидону и
Энея", - сдвигала со стола вазу со своими любимыми гладиолусами, которые и
сейчас время от времени появляются на ее могиле - кто приносил их тогда? и
кто сейчас? - угощала нас коржиками с корицей и чаем, в котором было много
лимона и сахара.
Я не раз думал: что будет, если я когда-нибудь приду в другое время?
Встречу ли я там того другого мужчину (хотя этого мужчины никогда и не
было)? И что, он пытается развлекать ее, понравиться ей, вытирает тарелки,
чистит обувь, рассказывает ей истории и выносит мусор?
Я представлял себе, как он сидит возле ее маленького столика или даже
на диване, который вечером раздвигался, превращаясь в кровать: глаза
устремлены на нее, руки вожделеют, меж приоткрытых губ белеют крепкие зубы.
Но я так никогда и не увидел у нее других мужчин, за исключением одного
случая: пришли двое, один - большой, смуглый и лысый - опирался на палку,
второй - старый, высокий и худой, как шнурок. Хромой напевал какую-то
смешную песенку про царя Ахашвероша[17] с припевом "бум-бум-бум-бум-бум" и
пил кофе, который сам и варил. А старый посмотрел на меня с дружелюбным
любопытством и спросил, какую группу, с каким уклоном, я выбрал в школе и
знаю ли уже, кем хочу стать в будущем. Я ответил, что нет, не знаю, и он
сказал: "Очень хорошо. Не надо спешить".
Только с год назад, во время того удивительного разговора в больнице,
когда она дала мне деньги, чтобы купить и устроить себе собственный дом, я
осмелился спросить ее, почему она ушла от нас.
- Я не от вас ушла, - сказала она, - а от вашего папы и из его дома. Я
и в этом его Иерусалиме осталась, чтобы быть к вам поближе.
А когда я промолчал, добавила:
- А почему ты спрашиваешь? Ты же сам знаешь почему. Я ничего от тебя не
скрывала и рассказала тебе обо всем, когда ты был еще совсем маленький
мальчик, но ты, наверно, не понял тогда или не захотел понять, а может,
просто хочешь сейчас снова услышать эту историю.
И она протянула руку и погладила меня, как раньше, когда я приходил
навестить ее в той маленькой квартирке. Не с той уже силой, как прежде, но
по тому же месту и тем же движением.