"Меир Шалев. Голубь и Мальчик" - читать интересную книгу автора

люди.
- Вон там, между краем этой лужайки и теми качелями, где качаются
малыши, видишь? Там была тогда небольшая каменная пристройка, метра два на
два, не больше, что-то вроде склада для садовых инструментов. Мы с вечера
отошли во внутренний двор монастыря, а остатки второй роты укрылись в том
вон здании, что по другую сторону проулка, потому что эта иракская
бронемашина косила всех, кто осмеливался высунуть нос. Но этот голубятник,
черт его знает зачем и каким манером, вылез все-таки наружу и ухитрился
пробраться в ту пристройку. Там мы его и нашли, когда все кончилось.

3

Я не мог больше там задерживаться - собрал их всех в "Бегемот", как
назвала моя жена тот огромный джип-шевроле, который когда-то мне купила, и
мы спустились к Немецкому кварталу.[3]
Только теперь я почувствовал, как устал. С этими маленькими группами
иной раз больше мороки, чем с полным автобусом туристов. День мы начали в
Тель-Авиве, продолжили в Хульде - рассказом об автоколонне, названной в
честь этого кибуца во время Войны за независимость, - сделали небольшой
перерыв на сэндвичи в Мицпе-Гарэль, взобрались по "Дороге джипов", а потом
спустились по "Бирманской тропе"[5] - "и обратите внимание, господа, на
стихотворные строчки из Библии, выгравированные на притолоках, а вот это, по
левую руку, - старая иерусалимская железнодорожная станция, сейчас она
бездействует, но ребенком я часто ездил отсюда с матерью в Тель-Авив,
причем, вы не поверите, - на поезде с паровозом!".
Поезд медленно постукивал, скрежетал на металлических изгибах ушелья.
Помню маленькие ухоженные арабские грядки по ту сторону границы,[6] мыльную
пену, колыхавшуюся в сточной воде. Ветер нес хлопья сажи от паровоза, и ты
стряхивала их с волос и радовалась: мы едем домой, в Тель-Авив!
Запах хлеба, крутого яйца и помидоров - еды, которую ты всегда брала с
собой в дорогу, - снова возникает у меня в носу. Мой лоб заранее собирался
морщинами - как и сейчас, когда я об этом пишу, - в ожидании обычной твоей
игры: ты ударяла по нему крутым яйцом, говорила "бац!" и смеялась. Я каждый
раз вздрагивал от неожиданности, а ты каждый раз смеялась. Шелест бумаги,
когда твои пальцы доставали щепотку соли - посыпать еду, и твоя песенка:
"Паровоз уж зассвисстел" - так ты пела: "зассвисстел", - "паровоз уж
зассвисстел, не поедет, кто не сел..." - и твоя улыбка, которая становилась
тем шире, чем больше мы удалялись от Иерусалима. Улыбка радости и счастья:
домой. В Тель-Авив.
Нет, они мне верят. А почему бы им, собственно, мне не верить?
Экскурсия у меня организована прекрасно, сэндвичи, кофе и сок ждут, заранее
приготовленные, именно в то время и в тех местах, где было обещано, придавая
такую же реальность и надежность рассказам и объяснениям самого
экскурсовода, а сейчас, на террасе Синематеки, материализовались также
заказанный стол, обещанный закат и замечательный вид. Вот тут гора Сион,
господа, вон там могила Давида, если кого-то интересуют такого рода места и
истории, а внизу под нами - бассейн Султана, и на его углу, у перекрестка, -
сабиль,[7] напоить усталых и жаждущих.
А вот это, господа, - горы Моава, позолоченные последним светом солнца.
"Да-да, вот так вот близко, действительно - рукой подать. Там когда-то стоял