"Шолом Алейхем. Блуждающие звезды" - читать интересную книгу автора

себя:
- Горе мне, неужели она еще спит? Экая девчонка! Сейчас соберутся
ученики в хедер *, а она будет вертеться тут неодетая у мальчиков на
глазах... Ей все еще кажется, что она ребенок... Исроел! Исроел!.. не
слышит! Ну и расходился же он с "огнем и водой", боже праведный! Со стороны
можно подумать, что золотом его осыпают за пение. А Рейзл ходит в
стоптанных, искривившихся ботинках, бедная моя девочка! Однако до каких пор
она будет спать! Надо разбудить дочку. Слыханное ли дело?
______________
* Хедер - еврейская религиозная начальная школа.

С этими словами Лея быстро подходит к занавеске из белой простыни,
которой отгорожен уголок для дочери, с минуту прислушивается, затем
тихонько, двумя пальцами, поднимает простыню, пристально осматривает кровать
и, бросив взгляд на открытое окно, несколько мгновений стоит безмолвно и
недвижно, будто окаменелая. Потом, словно ее что-то неожиданно кольнуло в
сердце, она вздрагивает и поворачивает голову к мужу:
- Исроел!
Это произносится таким тоном, что кантор тут же обрывает свое пение и,
повернув голову к жене, спрашивает.
- Что, Лея?
- Где Рейзл?
- Как где? Разве она не спит?..


* * *

Не прошло и получаса, как все местечко уже знало о несчастье в семье
кантора. Один за другим повалили в его дом люди, тревожно справлялись:
- Ну, что слышно?.. Нет ее? Быть не может! Как могло случиться?
Все утро местечко волновалось, кипело, гудело, как потревоженный улей:
- Слыхали? Исчезла дочь кантора.
- Что вы! Исчезла? Куда? Где же она?
- Пропала, как в воду канула.
А сам кантор - что с ним? Не плачет, ни слова не говорит. Стоит посреди
комнаты неподвижно как истукан и заглядывает всем в глаза. Видать, от горя
лишился и речи и рассудка... А канторша между тем не дремлет: будто
ошалелая, носится она по местечку, ломает руки, бьет себя по голове и
неистово вопит.
- Доченька моя! Дитятко мое! Зеница ока моего!
За ней следом идет толпа мужчин и женщин, помогающих канторше в
розысках. Где только они не были! И по ту сторону моста, и на кладбище, и у
всех валахских садовников, и у речки, - нет как нет!
Полумертвую канторшу под руки привели домой. Там было полно народу. Все
только и говорили что о горе, постигшем кантора и его жену. Кто-то поднял
занавеску, взглянул на кровать и на раскрытое окно и сказал как бы про себя.
- Вот отсюда и выпорхнула птичка.
Чувство юмора не покидает голенештинского обывателя даже перед лицом
чужого горя.