"Петр Шамшур. Трибунальцы " - читать интересную книгу автора

бронепоезда, и поиск остальных преступников продолжается.
Внимательно просматриваю синие тетрадки - дела заключенных. Надо
сличить фамилии, вводные данные и приметы. Уголовники часто принимают на
себя ответственность за небольшую провинность, чтобы отсидеться в тюрьме,
пока их разыскивают по обвинению в тяжком преступлении. То же самое начали
делать и белогвардейцы, ведь у них так много сейчас общего с преступным
миром.
Шелестит листочками Куликов, что-то записывая в свой блокнот. Дайкин
еще не вернулся, продолжаются свидания заключенных с родителями, женами,
сестрами. Сестрами? Конечно, Зина не сестра этого высокого поручика. И
фамилии у них, хотя и звучат похоже, но разные. Хотя... Сестра могла выйти
замуж и переменить фамилию. Поручик Пронин... А Зина? Как мне ее представил
"ястреб"?
- Ты не знаешь фамилии женщины, почтовой служащей, что была на свидании
с Прониным? - внезапно спрашивает Куликов.
С удивлением смотрю на него. Александр Лукич - волшебник - запросто
читает мои мысли. Чтобы вспомнить, начинаю щипать кожу на переносице - этот
массаж помогает.
- Гронина! Зинаида Гронина! - выкрикиваю я.
- Тише... - морщится Куликов. - Все сходится. Она жена поручика
бронепоезда Иннокентия Гронина. Мясник и каратель добавил к букве "Г"
палочку, стал "Прониным" и, добровольно явившись в суд, исчез на пять лет.
Это он. Посмотри на фотографию.
Оказывается, Александр Лукич давно уже листает тетрадку "заключенного
Пронина". А на столе лежит фото из дела полковника Терентьева.
Дайкин сразу же узнает на фотографии офицеров "Белой Сибири" своего
"Пронина".
- Я этого типа в любом обличье узнаю! - говорит Дайкин, со злостью
швыряя на стол ремень с тяжелой кобурой. - В печенках застрял у меня поручик
Пронин. Такая старорежимная сволочь!
- Пронин работает в мастерских тюрьмы? - спрашивает Куликов.
- Что вы! - махнул рукой Дайкин.
- Почему же вы разрешаете ему свидания? - удивляюсь я.
- Не только свидания, молодой человек. Он и в город ходит. Вот сегодня,
например, концерт в "Красном Доме", в котором и Пронин участвует.
- Концерт? На сцене, под конвоем?
- Вы всех обстоятельств нашего житья-бытья не знаете, потому и
удивляетесь, - сокрушенно качает головой Дайкин. - Это ведь не тюрьма у нас,
а "Товарищество на вере". Половина заключенных - артисты, которые повышают
культуру города, - так решил товарищ Енисейский. Я кланяюсь им низко у
проходной и отпускаю на концерты под честное слово. Без охраны! А может быть
честь у такого типа, как Пронин? Я не имею права даже обыскать этих
"артистов" при возвращении из города - это будет их "травмировать". Они
приносят сюда самогон, карты, бритвы, иконы. Да, иконы! Посмотрите, в камере
генерала Иванова на стене целый киот! Я уверен, что завтра они начнут
приводить сюда женщин и принесут в тюрьму пулеметы. Скоро Надеждинский
исправительно-трудовой дом превратится в кронштадтский форт "Белая лошадь"
времен белогвардейского восстания.
- Как же ко всем этим послаблениям режима относится охрана тюрьмы,
начальство караульного батальона? - спрашивает Куликов.