"Петр Шамшур. Трибунальцы " - читать интересную книгу автора

рану.
Меня бросает в жар. Неужели Нина видела все мои синяки и царапины? Нет!
Старый доктор принципиален и не мог допустить присутствия посторонних при
перевязке. А Мироныч мог привлечь постороннюю к участию в секретной операции
Чека? Туго соображаете, товарищ следователь!
- Я так была рада, что разрешили поместить тебя дома, в гостинице, -
продолжает Нина. - Будете в моем распоряжении, господин гардемарин!
Теплые пальчики Нины в моей руке. Я сжимаю их и кладу на грудь. Все
ясно. Только на совещании в Чека Мироныч мог сказать своим работникам, под
видом кого я нахожусь в белом подполье. Случайно попасть на совещание Нина
не могла. Значит, по трудной дороге, вместе с нами, идет Нина. Если бы я не
был трибунальцем, то хотел бы тоже стать секретным сотрудником Чека.
Время останавливается, и вокруг нас ничего не существует. Нина пересела
к изголовью и обирает нитки от марли, рассыпанные по подушке. Мы тянемся
друг к другу, но боимся молчать, как будто тогда что-то служится. И говорим,
говорим...
Я рассказываю о трибунале, о друзьях и товарищах, даже о тех, кого
нельзя больше увидеть.
Нина рассказывает о себе. Живет она в своем домике со старухой теткой.
Мать умерла в зиму девятнадцатого года, когда отступавшие на восток
колчаковцы разнесли по Сибири тиф. Отца Нина не помнит, но многое в
прошедшей жизни связано с ним. Отец был приказчиком на Надеждинских приисках
и давным-давно, когда Ниночка еще была маленькой, проиграл хозяйское золото
в карты и ушел на каторгу. Дети называли Нину "варначкой", а школьники -
"каторжанкой". Тяжело было. Нина водила дружбу с детьми китайских
огородников, выучила хорошо не только язык, но и китайские обычаи. Отец
начал пересылать с неизвестными людьми письма с каторги. Затем стали
приезжать в Надеждинск и заходить дамы из России - жены политкаторжан.
Оказывается, отец сблизился в тюрьме с социал-демократами и помогал им. Так
квартира Нины стала явкой подпольщиков-революционеров, звеном связи воли с
каторгой. Отец умер в заключении накануне мировой войны, но связи с
подпольщиками остались и окрепли. Одним из связных был сибирский казак,
большевик Мироныч...
Что нас влечет друг к другу, что сближает? Не объяснит этого никто.
Просто мне хочется быть рядом с Ниной, слушать ее голос.
- Ниночка... Родная!
- Это нехорошо... - шепчет она, качнув головой.
Но я привстаю и тянусь опухшими губами к ее щеке, к синеватому шраму.
- Тебя надо кормить! - спохватывается Нина. - Тетя Клава принесла
замечательный обед из больницы.
Нина вскакивает, быстро идет к двери. Шагнув в коридор, она
поворачивается и громко шепчет:
- Не скучай, "чудный месяц" со щербинкой!
Вот как?! Ей известно мое трибунальское прозвище! Все тайны выдал
Куликов. Ничего. Пусть называет меня Нина как хочет, я улыбнусь ей в ответ.
Если меня отстранят от следствия, горевать не буду. На мой век интересной
работы хватит. Сегодня вечером будут дотошные расспросы хмурого Железнова.
Ну и что же? Потом придет и улыбнется Ниночка.
...До чего же хорошо жить на свете!