"Валерий Шамшурин. Каленая соль (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу автора

Вломившись в острог, часть ратников спешилась у воеводского двора,
застучала в ворота. Никто не открывал. Подтащили бревно, с маху ударили.
- Погодите, вражьи дети,- послышался дребезжащий старческий голос за
тыном. - Погодите, отопру ужо. Вам бы, охальникам, все ломати да крушити...
Слышно было, как, тяжело дыша и не переставая ворчать, старик снимал
перекладину, двигал засов.
- Входите ужо,- дряблыми руками толкнул он створы. - Токмо неугомон от
вас, едина суета. Ако памятую, все воюют и воюют. Еще при покойном Иване
Васильевиче...
- Ты нас погудками не корми. В дому ли хозяин? - спросил стрелецкий
десятник.
С непокрытой, в бурых пятнах, облысевшей головой, в длинной домотканной
рубахе и затасканных войлочных отопках, ссохшийся, как гороховый стручок,
старик мотнул изжелта-белой бороденкой, язвительно хмыкнул.
- Куды ж ему сгинуть, лешему? Тута хоронится. Не от праведных деяний.
Толковал ему, дурню, что изменушку творит,- воротил рыло. Их вон,
Дмитриев-то, сколь развелося, собьешься, поди! Да сколь бы ни было, любое
семя от Ивана Васильича злое, антихристово...
Старику не внимали, обходили краем, сторожко поднимались на высокое
крыльцо хором.
Подъехавший Алябьев мешковато сполз с коня, прислушался к стариковскому
бормотанию, усмехнулся в густую бороду. Потом неторопко прошествовал мимо
расступившихся стрельцов в светлицу.
Сняв с головы мисюрку, а за ней шерстяной подшлемник, он размашисто
перекрестился на киот с погасшей лампадкой, опустился на лавку у слюдяного
оконца и только после этого взглянул на балахонского воеводу Голенищева.
Тот развалисто сидел за неприбранным грязным столом, серое одутловатое
лицо было потным, волосы слиплись, висели спутанной куделью. Густо несло
винным перегаром. Встретившись глазами с Алябьевым, он хотел что-то
сказать, но тут, словно треснув, замолчал последний колокол на церкви.
Кончилася твоя обедня, Степан, спокойно произнес Алябьев. - В Нижний-то
добром звали тебя, не захотел пожаловати. Мы уж сами к тебе, не обессудь.
Вот и узрели, каково править.
Пропади все пропадом,- вяло тряхнул тяжелой головой Голинищев.
- Узрели - худо у тебя,- словно не услышав его, продолжал Алябьев.- Без
почета нас встретил, без пальбы. Где ж твой пушечный наряд? Где ров-то
перед острогом?
- Наряд? - смурным взглядом посмотрел балахонский воевода.- Ужели у меня
наряд? Старые пушчонки, а к ним и зелья-то нет.
- А ров?
- Какой ров, прости господи! - заперебирал пухлой рукой схватцы-застежки
на мятом кафтане Голенищев. - Небось ведаешь сам, что на низах, на болоте
стоим. Все ямы водой всклень заливает. Застыла вода, и заместо рва - гладь.
- Пошто же войной на нас пошел, раз кругом поруха у тебя?
Голенищев потянулся к ковшу, судорожно отхлебнул из него. Пот катился
мутными градинами по лицу.
- Пью, а не пьянею,- то ли подивился сам себе, то ли подосадовал
балахонский воевода. - Всюду смута, даже челядь от рук отбилась. Вот вы
Шуйскому, а мы Дмитрию крест целовали. Ано веры ни у вас, ни у нас нет.