"Валерий Шамшурин. Каленая соль (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу автора

открытую разносили молву о "великом шереметевском сидении", ехидствуя над
задержавшимся войском, но пришлые стрельцы только усмехались в бороды:
дурням перечить - себя ронять.
Получив благую весть о бескровном взятии Мурома и подступе к Владимиру, с
которой прибыл от Алябьева в Нижний легкий на ногу и безунывный Ждан
Болтин, Шереметев и тогда не встрепенулся.
После неудачного похода на Астрахань он крепко уразумел, что нет никакого
проку в поспешности: того и гляди, грядут перемены в престольной. Еще там,
на волжском низу, а позднее в Царицыне и уж совсем недавно, после
казанской передышки, под Свияжском и Чебоксарами, где его войску
доводилось вступать в лютые схватки со смутьянами, исход был одинаким: как
только шереметевцы, вроде бы напрочь рассеяв воровские ватаги, начинали
двигаться дальше, за их спинами вновь смыкались неистребимые мятежные
силы, которые, чудилось, порождала сама земля. Воевать с ними - что сечь
саблями воду. Мало своей подкабальной черни - бунтовали и нечестивые
инородцы. Приставший было к войску со своими ордами возле Астрахани
ногайский князь Иштерек легко переметнулся к смутьянам, лишь стоило
Шереметеву оставить понизовье. Неотступно шли по следу мятежные черемисы,
чуваши, мордва и еще бог весть какие нехристи. Дороги прогибались под
ногами. И это только на Волге, а что деется на всей Руси!
Нет, не миновать Шуйскому лиха, не удержаться. И совсем уж явно стал
мешкать Шереметев, осторожничал, выгадывал, выжидал, все прикидывая- и
рассчитывая. Была у него такая повадка - оберегаться от всякого урона и
убытка, хоть порою и не по его выходило: от судьбы не отворотишься.
В распахнутом зеленого бархата кафтане с серебряными схватцами он теперь
подолгу стаивал у слюдяного в узорчатой оправе оконичка. Поглядывал, как
слизывает солнце последние грязные лоскутья снега на примыкающем к .самой
крепостной стене дворе, или задумчиво расставлял потешные, из слоновой
кости резанные куколки на шахматной доске, забавляясь подарком одного из
персидских купцов, которого приютил когда-то в своем стане под. Астраханью.
Как и многие вельможи, Шереметев не считал за большой грех поступать
по-своему, а не по-государеву. Государево стало таким шатким и временным,
что на него не было и малой надежды. На престол ныне садились все, кто
пхается ловчей других: и отец с сыном Годуновы, и Отрепьев, и Шуйский -
едина стать, едино пустое чванство. Ни в ком нет истинного державства, а
потому служить для их блага не в охоту, а в досаду.
К тому же и обиды. Мог ли он твердо стоять за Годуновых, ежели Бориска в
свою пору неправедно наложил на него опалу заедино с Романовыми и сослал в
несусветную сибирскую глухомань - в Тобольск, а простив, все же не вернул
отобранную рязанскую вотчину? Радеть ли ему было, отрекшись от Годунова, и
за верткого бродяжку-самозванца, поправшего древлее благочестие и
равнявшего знать с худородством, хоть и жалован был от него боярский чин?
А каково терпеть ныне, при лукавце Шуйском, глумливые взгляды некоторых
старых бояр, что посчитали его боярство мнимым? Да и Шуйский, кому они не
воспрепятствовали напялить венец, такой же царь, как седьмая вода на
киселе. Эх, привередники! Ему ли, Шереметеву, ваши уловки не ведомы?
Но пускай потщатся лишить его чина! Испокон на Руси повелось: легко дать -
тяжко отнять, удобно занести в роспись- хлопотно соскрести. Мороки не
оберешься. Не зря суровый Иван Васильевич лихо пресекал боярское
местничество палаческим топором. А иначе зело вязко, иначе как