"Валерий Шамшурин. Каленая соль (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу автора

виду, а на поверку - сущая чародейка-книжница, де дает полную волю своим
дурным прихотям, кои вовсе не к лицу честным девицам. Княгиня Мария
возмутилась, сурово оборвала эти наветы да еще и царице поведала о них.
Лыкова, помня об опальном брате, повела тогда войну против Пожарской
исподтишка. Встав на защиту чести матери, Дмитрий Михайлович затеял
местнический спор с Лыковыми. Дело ничем не завершилось, но с той поры
княжеские семьи стали врагами.
- Бедная Ксения,- вовсе, казалось, забыв об этой непримиримой вражде,
после долгого молчания произнесла княгиня Мария. - Она-то более всех
натерпелася. Кончину отца пережила, при ней, страдалице, мать и брата
самозванцевы злыдни умертвили. И сам он, лиходей Гришка, над ее пригожим
девичеством надругался. А ныне каково ей, несчастной инокине, в осадной-то
Троице лишения переносить?..
Мария Федоровна тяжело поднялась, подошла к киоту, долго стояла пред ним,
будто вглядываясь в темный страдальческий лик божьей матери на старой
иконе. Губы ее беззвучно шептали молитву. Но вот княгиня круто обернулась,
и в глазах ее была прежняя твердость.
- Нипочем не унизить нас Бориске Лыкову - руки коротки, ежели... Ежели
мать царского-то любимца Михаилы, княгиня Елена Петровна Скопина-Шуйская
не вздумает потакать сатане. Да на что ей. Ведает не хуже иных, что Лыков
травой стелился перед Отрепьевым, за Шуйских при нем отнюдь не вступался,
а напротив - казнить их призывал, потому от Гришки и боярство получил. Не
ему бы ныне нос задирать. Погоди, наладится дело у Михаилы со свеями,
порадует вестями о новых бранных победах, и царь-то Василий повоспрянет,
посмелее будет с Лыковым да иже с ним, и у тебя все на лад пойдет.
- Михайло Васильевич Скопин - добрый вой,- согласился сын.- У него
промашек нет.
- Ладно бы.- Лицо княгини внезапно омрачилось.- Иное меня печалит. Зело
худо успехи-то его обернуться могут. Рати водить он ловок, да в хитростях
боярских несведущ и зелен. Все на веру берет. А с Шуйскими ухо востро
держать надобно, на лукавстве возросли. Царь Василий хоть себе на уме да
шептунам-наущателям горазд внимать: днесь ты ему дорог, а завтра - ворог.
- Не нам о нем судить, матушка, мы лишь холопы государевы. .
- Достойно ли подобиться холопам? Своя честь - не у порога ветошь, о кою
сапоги вытирать. Да и не токмо царь у нас - вся земля наша русская в
заступе нужду терпит. И вера православная наша. И заповеди пращуровы.
Неужли не в досаду нам, что Шуйский-то свеям за пособление Корелу уступил?
Великой кровью еще та уступка отольется.
- Сам мыслю так.
Мария Федоровна, пристально глянув на сына, отдернула бархатную, расшитую
серебряными нитями занавесочку на стене. За ней в углублении была книжная
полка. Бережно взяла княгиня в руки ветхую растрепанную рукопись.
- Сие поучения незабвенного Максима Грека. Ведай, сыне, что писал он о
некоей скорбящей жене Василии. Та жена - наша Русь-матушка в облике
безутешной вдовицы, сидящей на пустынной дороге средь лютых зверей. Плачет
она вековечно, убивается, стенает от лиходейства и мучительства, от
неблагочестивых насильников, кои людей стравливают и людским горем и
кровопролитием тешатся. Всяк из них дикий зверь, всяк терзает ее и
злобствует, и никто не печется о вдовице безутешной, не радеет за нее.
Горестная пустыня - ее удел. Вот, сыне, ако провидел Максим Грек. Памятуй